– Улицы боится. Дольше пятнадцати минут не выдерживает. Но месяца через три сможет уже час выдерживать, думаю.
Нэла тогда вздрогнула от того, какими временными единицами он теперь оперирует: месяц-другой на освоение одного навыка, полгода-год – другого… Она постаралась скрыть свой ужас перед тем, как идет и уходит время в том мире, в котором вместе с ребенком вынужден жить ее брат, как идет и уходит его жизнь. И до сих пор вздрагивала от стыда, вспоминая, что он тогда ее ужас заметил.
– Думай обо мне что угодно, – сказал Ваня, – но больше я такого не выдержу. А всех своих детей вместе с женами в Америку отправлять, это, знаешь ли, тоже не выход.
Вероятно, последняя фраза должна была играть роль шутки, но этого не получилось. Нэле показалось, что лицо у него темнеет с каждым следующим словом.
– Но что же делать? – чуть слышно проговорила она.
– Ты меня спрашиваешь?
– Ну а кого же я…
– Она, между прочим, не спрашивала, – перебил он. – Перестала пить таблетки и поставила меня перед фактом. У вас это, видимо, считается нормальным. А у меня – нет.
– Вань, – сказала Нэла, – но Таня же молодая еще, ей хочется ребенка, пойми же.
– Понимаю. – Усмешка исказила его лицо. – Но от меня детей больше не будет. Здесь таких детей ненавидят.
– Да за что их ненавидеть? – воскликнула Нэла.
– Я представить даже не мог, сколько в людях ненависти. И не к убийце же, не к вору!.. Всю жизнь буду помнить, – с исступлением, не слыша ее, продолжал он, – Вадьке три года было, я его в песочницу научился заманивать, чтобы он там машинку свою катал. Все мамаши сразу же детей оттуда вытаскивали, будто у него чума. Одна мне так и сказала: не приводите его сюда, здесь нормальные дети, нельзя их пугать, он же у вас ментальный инвалид! А он ни на кого не смотрел даже, наоборот, надо было следить, чтобы в него песком не бросали и совочками не колотили. Нормальные дети!.. – Он вздрогнул и замолчал. Потом произнес уже спокойным тоном: – Больше я этого не допущу. И вообще, не надо было об этом, Нэл, извини, что тебя нагрузил.
Сквозь стеклянную дверь было видно, как в саду Антон, встав на одно колено, обстреливает Альку шариками из нерфа, тот хохочет и пытается укрыться за смородиновым кустом, куст старый, голые его ветки обвисли до земли, и яркие шарики, застревая в ветках, празднично их расцвечивают.
Нэла молчала. А что она могла сказать? Что не надо переносить прошлое в будущее? Пошлость в этом духе уже сказал Чернышевский. Когда она училась в школе, «Что делать?» читать уже не заставляли, но она прочитала, потому что читала все подряд, и мало того что весь этот роман запомнился ей как одна большая пошлость, так еще и застряли в памяти пошлости мелкие, из которых он состоял, и про будущее, которое следует переносить в настоящее, запомнилась тоже.