И вдруг это переменилось, и, как ни странно, как даже ни смешно, но самое поверхностное размышление доказывало, что действительно переменилось в ту минуту, когда появился эскиз, будущий дом, который непонятно почему стал ей дорог. В самом деле гены, может, иначе как объяснить.
Антон ждал ее с нетерпением, этого нельзя было не понять, когда Нэла вернулась из ванной в уже темную спальню и он откинул край одеяла, чтобы она легла к нему, и обнял ее с нескрываемым желанием, с возбужденной лаской. Но этого не следовало и переоценивать: чаще он хотел ее, чем не хотел, и никогда не бывал с нею груб, то есть в постели никогда…
Уснул он быстро, сразу после секса, и в этом тоже не было ничего необычного. У него, по счастью, было крепкое здоровье, не только физическое, душевное тоже, это чувствовалось в сравнении с богемными мужчинами, страдающими нервной бессонницей, то есть это потом Нэла стала сравнивать, а пока они были мужем и женой, сравнивать ей Антона было не с кем, и она тогда обижалась даже: у нее еще все тело гудит и звенит, а он засыпает как камень, и ни поговорить с ним, ни расспросить о чем-нибудь, ни ему что-нибудь рассказать…
Но что с этим можно было поделать? Ни тогда, ни сейчас – ничего. Она соскользнула с его руки, легла на свою подушку и закрыла глаза.
Антон перевелся из Гамбурга на подготовительное отделение Боннского университета. Через неделю после этого они с Нэлой съездили в Москву и расписались в районном загсе на Соколе. Свадьбу устраивать не стали, родителям сообщили постфактум, вышло что-то вроде скандала, но не слишком большого – Нэлины родители привыкли, что она не медлит с тем, что считает для себя важным. Мама в сердцах называла это ее качество духом противоречия, папа сугубой самостоятельностью, но оба понимали, что поделать с этим ничего нельзя. А мать Антона – она прилетела из Нефтеюганска в Москву на два дня, познакомиться с невесткой и новой родней – выглядела такой тихой и робкой, что невозможно было даже представить, чтобы она стала высказывать недовольство женитьбой сына. Вырос, армию отслужил, отрезанный ломоть, если на старости лет поможет, то и слава богу, а в остальном уж как сам себе знает. Нэла поняла это так ясно, как если бы Валентина Петровна высказалась вслух, хотя ничего она не высказывала, а когда Нэла пригласила ее приезжать в Бонн, посмотрела на невестку с таким удивлением, будто та позвала ее на Марс.
Жилось им не трудно: Нэла получила стипендию, Антон устроился на три дня в неделю механиком в мастерскую, где ремонтировали какие-то станки – оказалось, до армии он закончил училище, которое давало такую специальность, а чему его в училище не обучали, то он за неделю в мастерской освоил. Так что денег им хватало, что же до бытовых проблем, о которые разбилась не одна любовная лодка, то весь немецкий быт налажен был так, чтобы подобные проблемы не являлись помехой не только для счастья, но даже для молодой беспечности. Множество механизмов работали на то, чтобы у людей оставались силы для осмысленной жизни, и механизмы человеческого взаимодействия, при всем их, на Нэлин и особенно на Антонов взгляд, занудстве, были в этом смысле не менее толковыми, чем стиральные машины, установленные в подвале общежития, где Нэла с Антоном жили, радуясь своей молодости, любви, свободе, будущему и настоящему, которое сверкало перед ними яркими гранями, с каждым днем все новыми.