Ничего лучшего все равно придумать не удавалось, и Третьяк с Данилой согласился.
Выплескивать воду велели Филатке — он самый тощий и верткий, ему и до окошка добираться удобно, и глаз у него верный — не промахнется.
Одно окно оказалось неподходящим — слишком далеко было лететь воде, да и попала бы она в медвежий бок. Второе подошло.
Стоя на плечах у Третьяка, Филатка разрезал засапожником пузырь, выдернул лохмотья, принял у Данилы ведерко и метко отправил воду в рожу спящему Репе.
Заныл-застонал недовольный медведь.
— Неужто все горбатому досталось? — уже щеголяя скоморошьим словечком, забеспокоился Данила.
— Да это Репа! — отвечал сверху Филатка. — Эй, дед! Каково пробужденьице?
— Я тебя, выблядка!.. — донеслось из подклета.
— Ну, слава те Господи, проснулся!
Репа, успокоив медведя, вышел на двор. Это оказался невысокий мужичок, смотреть на которого было опасно — такой страхолюдностью отличался. По лицу от рта вверх шел рваный шрам едва ли не до затылка, другие такие же покрывали голову. На них, глубоких, словно борозды, волосы не росли, разве что промеж ними, и то — нелепыми редкими пучками.
Данила невольно отступил назад.
— Кто это его?..
— Да горбатые же! — объяснил Третьяк. — Это что — у иных, бывает, всю шкуру с башки спустят, и с волосами вместе! Ты бы, Репа, чем молодца пугать, принарядился, что ли…
— И так сойдет, — проворчал медвежий поводырь и поспешил в дом — вытирать мокрую голову.
— Много же вам подадут, если это страшило вам медведей на Масленицу выводить станет! Людей только распугаете, — сказал Данила.
— А мы уж приспособились. Из конского хвоста ему волосы и бороду смастерили. Хвост-то от белого мерина, оно вроде и на седину похоже. Пришили прямо к шапке — народу и нравится! Видят, что волосы не свои, а им и смешно! А нам того и надобно! — Филатка улыбнулся.
— Отчаянный он человек, — сказал про Репу Данила. — С горбатым в обнимку спит! Как его только блохи не сожрали?
— Какие блохи, свет?
— Медвежьи.
Третьяк и Филатка разом рассмеялись.
— Да с медведем-то слаще спать, чем с иной боярыней! — объяснил пожилой скоморох. — У него в шубе блохи не заводятся. Почему — не спрашивай, сам не ведаю!
— Ишь ты! — восхитился Данила. — Коням бы такие шубы…
Как человек, не раз покусанный мерзкими тварями в стойле и на сеновале, он брякнул это от души и не сразу понял, почему скоморохи опять зубы скалят.
— В ватагу тебя возьмем, с нами не пропадешь! — пообещал Филатка. — Вместо Томилы зазывалой будешь!
— Ну так пойдешь, что ли, горбатого смотреть? — спросил Третьяк. — Или не стоит? Он сейчас недовольный. А ты лучше завтра приходи, ты теперь знаешь, где мы. Прости, брат, не до тебя. Нужно Настасье про Лучку рассказать. Пошли, Филатище.