Данила развел руками.
Время было позднее, спрашивать разрешения не у кого. Семейка почесал в затылке, хмыкнул и решил, что случай позволяет маленькое самоуправство.
— Бери Голована. Да гляди — не проспи!
Что было, то было — поспать Данила любил. Но и подводить Семейку, самовольно позволившего ему взять коня, тоже не мог. Потому, приказав себе дремать чутко, он подхватывался за ночь раз пять, не менее, и, наконец, решив, что хватит мучаться, тихонько пошел седлать Голована.
Выведя его в особо для таких дел устроенную калитку у Боровицких ворот, Данила спустился с бахматом на лед Неглинки и вскоре был уже на льду Москвы-реки. Чем по улицам, где всякому решеточному сторожу давай отчет, так умнее уж по реке.
До места, где у Крымского брода летом стоял наплавной, «живой» мост, Данила добрался без приключений. Дальше, как он полагал, уже начиналась Хамовническая слобода, и он, помня наставления Семейки, внимательно разглядывал снег и лед. Ничего любопытного в сумерках, понятное дело, не увидел, зато проехал едва ли не до Воробьевых гор.
Сильно недоумевая, каких сведений ждет Семейка и почему этот нехристь сам не поехал искать загадочных следов, Данила повернул обратно. И заметил издали странную суету на льду. Какие-то темные тени мельтешили, то слипаясь в ком, то рассыпаясь. Данила прибился поближе к берегу, чтобы не торчать вместе с вороным конем на белом поле.
Сперва ему показалось, что там кто-то терпит бедствие. Опять же, ветер донес крики. Потом он понял, что бедствие происходит по каким-то законам. Черный ком то расползался, то возникал заново. Понять, что происходит, Данила никак не мог. Лед стоял такой толщины, что провалиться под него могла разве что каптана весом со Спасскую башню. Бывало, что на лед сверху скидывали свежих покойников. Но покойника-то подобрать недолго — вот разве что прямо на реке и панихиду по нему отслужить…
Головану стоять надоело, да и всадник начал мерзнуть. Данила проехался вдоль берега туда-сюда, опять затаился в удобном местечке и пригляделся, тем более что и светать начинало. Возня на льду продолжалась. Неужто она и была нужна Семейке?
И тут ангелы небесные сжалились над ним. За спиной он услышал далекий скрип полозьев. Обернулся — и увидел небольшой обоз, вытекающий из-за речной излучины. Данила принялся считать сани — досчитал до восьми, а еще было несколько конных.
Когда обоз резво миновал его убежище, он подтолкнул пятками Голована и поехал следом. Для обозных — чужой, которого незачем бояться, потому что один, а для тех, кто на льду колобродит, — обозный, чуть приотставший.