— Погоди-ка, — удержал его Семейка. — Данила ночью в разведку ездил, кое-что проведал, посовещаться надобно.
— Сейчас вернусь — посовещаемся.
Богдана сыскать не удалось. Забрались в шорную втроем.
— Ну, я тоже пока не понимаю, что общего между бойцами и той грамотой, — отрубил Тимофей.
— Но ведь что-то же есть! — воскликнул Данила. — Вот узнать бы!
— А как ты это разведаешь? — спросил Тимофей. — Сам, что ли, в бойцы подашься?
Данила призадумался. Тимофеева мысль сперва показалась жуткой — это же сколько тумаков принять?.. Потом Данила мужественно сам себе напомнил — тумаки получены потому, что ответить как положено не умел.
Он всячески уворачивался от вывода, что свою долю тычков получил по глупости. Признать себя дураком, который сам под кулаки пьяноватых бойцов полез — это было для него недопустимо. Шляхетская гордость такого бы уж точно не перенесла…
— А могу и податься, — задумчиво произнес Данила. — Только мне бы малость поучиться сперва, а потом идти наниматься…
Он вспомнил, как рыжебородый Сопля усердно сватал его в бойцы и улещал же, подлец, божился, что из Данилы выйдет толк! И еще каких-то знатных бойцов перечислял! В памяти всплыло имя — Одинец… И Томилу ведь поминал, только, пожалуй, недобрым словом…
— А ты с Богданом потолкуй, — сказал Семейка. — Он, случается, на лед выходит кулаками помахать. И у какого-то деда всяким затеям обучился. В стеночном-то бою ногами бить нельзя, а в охотницком — можно, и он это умеет. В нашем деле тоже, бывает, пригождается…
— А потолкую, — решил Данила.
— Давай, — позволил и Тимофей. — Нас-то многие знают, кто поверит, что мы в бойцы подались? А тебя на Москве видят редко, тебе поверят. Да только сомнительно все это…
— И мне сомнительно, — согласился Семейка. — Так что же, сидеть сложа ручки, свет? Коли Данила всего-навсего на Томилин след нападет — уже ладно!
На том и порешили.
Дел на конюшне было немало, потому что Родька Анофриев заблаговременно принялся праздновать Масленицу, и Никишка с Гришкой его куда-то спрятали. Богдан же, как дал понять дед Акишев, взял коня и отбыл с притороченным к седлу мешком. В таких случаях дурацких вопросов не задавали и подорожной не спрашивали. Он вернулся на следующее утро, поспал немного и вышел довольный — видать, потому, что с заданием ловко справился.
Данила для разговора вывел его на двор. Двор этот был узок, тянулся вдоль самой кремлевской стены, отгороженный довольно высоким забором, и если зайти за угол конюшни, то ни с какой стороны собеседников не разглядишь, а только с Ивановской колокольни.