— А ты, девка, чьих же? — спросил старший, пожилой уже стрелец, усмехаясь тому, как Авдотьица прятала в рукавицах лицо.
— Я — белянинская…
— Выманил красавицу? Так я и думал, что тут молодцы с девками шалят! — Факелоносец был рад, что вместо воров обнаружил человека совсем невинного, к тому же давнего знакомца, служилого человека.
— Пошли, ребята! — приказал старший.
— Бог в помощь! — напутствовал Стенька.
— И тебе!
Стрельцы ушли. Авдотьица, отведя от левого глаза край рукавицы, следила за ними, пока не скрылись за углом.
— Слава те Господи, пронесло… — прошептала она.
— Так ты стрельцов, что ли, испугалась?
— Дядька у меня тут служит, сердитый — страсть! Он с соседским ключником сдружился, с Поликарпычем. Как досуг, так и бежит в гости через улицу. Оттуда-то нас с тобой и видно!
Авдотьица указала на верхушку соседского крыльца, что виднелась над забором, и на темные окна справа и слева от нее.
— Так что ж ты на видном месте стала? Могли же в переулок войти!
По тому, как девка промедлила с ответом, Стенька догадался — с переулком-то дело неладно. И следующее озарение посетило его — уж не от конюхов ли, что таятся в том переулке, отводила она подозрения стрелецкого караула?
Решительно отпихнув девку, он устремился туда сам — и обнаружил полнейшее отсутствие кого бы то ни было. Не то что конюха — ни пса, ни кота, ни даже вороны, пусть дохлой!
Он встал в пень, соображая. Пусть даже Авдотьица помогла конюхам проникнуть на белянинский двор, но почему псы не залаяли? Кобели-то у именитого купца должны быть знатные!
Творилось что-то невразумительное.
— Да что ж тебя в сугробы-то понесло? — с такими словами Авдотьица нагнала Стеньку.
— Мудришь ты, девка, да не перемудри! — огрызнулся он.
Сейчас до боли недоставало факела или фонаря — поискать следов. Конюхи ночью могли и верхом выехать — как тогда. Значит, копыта отпечатались. Или, на худой конец, сапоги…
— Да не мудрю я вовсе! Я к тебе всей душой, а ты?..
Стенька подумал еще.
Коли конюхи затеяли выемку делать у купца, так на дворе бы шумно было. Да и не пошли бы они этим заниматься вчетвером туда, где дворни несколько десятков человек. Однако что-то они, подлецы, этой ночью предприняли, а в особенности — подлец Данилка Менжиков, литва треклятая! Больно было нужно государю тащить на Москву белорусский полон! Мало, что ли, этих шляхтичей голозадых сюда приплелось, когда ученых монахов из тех литовских краев зазывать стали? Едет монах с возом книг, как будто и один, а через полгода глядь: уже и родня перебралась, уже и поселилась, уже и ремеслом промышляет! И словом себя именуют «мещане», что означает всего-навсего — посадские людишки, потому что «местом» эти нехристи посад называют… А все государев любимец боярин Ртищев! Вся Москва знает — это ему без ученых монахов жизнь не мила!