— Сшибка! Сшибка! — отметили опытные зрители. — А ну, еще!
Это была первая, а всего полагалось перед началом боя три.
Во второй атаман ямщицкой стенки всю свою тяжесть вложил в толчок и потеснил Томилу. Напоследок же они сшиблись с равной силой — оба отскочили назад и еле удержались на ногах.
— Даешь боя! — грянула толпа, а девки, словно вырвавшись на волю, завизжали с переливами, Стенька даже башкой замотал — до чего пронзительно!
Радость охватила его от этого визга. Он предчувствовал знатную потеху, и счастья прибавляло то обстоятельство, что потехой он мог насладиться не в одиночестве, а вместе с людьми понимающими, включая женок и девок. И снова на ум пришел Вонифатий Калашников — дурень, добровольно покидающий город, где крещеному человеку дана такая прекрасная Масленица! В Соликамске-то вспоминать станет, да слезами обольется…
Накры смолкли — накрачей, повинуясь чьей-то команде, выжидал.
Стенки расступились, словно втянули в себя атаманов, и сомкнулись снова. Бойцы стояли сосредоточенные, левым плечом вперед, и ждали сигнала. Его не было довольно долго — и раздался наконец желанный рокот, прозвучали три громких удара.
Стенки стали сходиться — неторопливо, не нарушая строя и соизмеряя свое движение с движением противника, чтобы к боевой черте прийти разом.
Сошлись!
Одновременно взлетели кулаки и опустились тоже одновременно. После чего каждый молотил своего противника, стараясь меж тем не портить строя и не наступать в одиночку.
— Бей, Ногай! Бей в середку! — закричал из второго ряда Томила.
С таким трудом собранное и подготовленное им чело плотно сжатым кулаком врезалось в чело вражьей стенки, но и там не сосунки стояли. Трещалино воинство, получив дружный отпор, уступило вершок…
— Бегут! Бегут! — завопила какая-то чересчур глазастая женка.
— Бегу-у-ут!!! — заорал и Стенька.
Ему было все равно, чья стенка одерживает верх. Он радовался перемене на поле боя, и только. Но вдруг схлопотал крепкий тычок локтем в бок, удивился и повернул голову — кто это настолько сдурел, чтобы в толпе так больно бить?
Рядом с ним стоял Трещала. Стенька, пробиваясь поближе ко льду, оказался уже в тех рядах, которые занимали приближенные к бойцам лица.
— Наших бьют! — отвечали глазастой женке возмущенные голоса.
— Держи ряд! — заорал Томила. — Плотнее, сволочи!
И побежал задами, чтобы взобраться чуть повыше и увидеть бой сбоку.
Стенка собралась с силами и каким-то отчаянным усилием словно срослась. Это уже не были отдельные люди — это была огромная мощная тварь, чьи конечности вздымались и опускались словно бы без приказа, но одновременно, дружно и хлестко. Удары были страшны, но тварь не ощущала боли. Она словно окаменела, до такой стойкости была спаяна, и неподвижные лица бойцов казались сосредоточены, словно у монахов, предавшихся безгласной молитве.