Сопля показал на Данилу.
— А чего спрашивать-то? — удивился Данила. — Я про вашего перебежчика — ни сном ни духом!
— Скажи, как мы с тобой у «Ленивки» сцепились! Я же тебя за Трещалина лазутчика принял! Будто бы хочешь все в кружале разведать! А как к нам стал тебя зазывать, ты и на попятный! Ну, думаю, подослали!
— Когда это ты, Данила, с ним сцепился? — строго спросил Тимофей.
— Было дельце, свет, — вмешался Семейка. — Да и не дрались они, один лай, ничего больше.
— А после того лая Даниле спешно втемяшилось кулачному бою обучаться? — сообразил Озорной. — Разберусь я с ним!
— Да ладно вам! — воскликнул Богдаш. — Пусти, Семейка, остыл я. Дай шубу накину.
Он воздел руки над головой, потом резко бросил их вниз, встряхнулся, как искупавшийся пес, и подхватил со снега шубу.
— Так, выходит, вся свара — из-за бойцов, которых сманивают, и деревянная еретическая грамота тут вовсе ни при чем? — уточнил Тимофей.
— Да ты послушай! — Сопля заговорил так убедительно, что дальше некуда. — Ведь коли по уму — так нас, нашу стенку, обидели! Есть торговый человек, Перфишка Рудаков. И он привел нам парня. Откуда его вывез — сам объяснить не мог толком, да и парень тоже. Однако здоровенный детина, и у себя дома в стенке стаивал, парнишкой — на крыльях и уже два года как со взрослыми мужиками в челе. Мы его попробовали — да Перфишке спасибо сказали. И заплатили хорошо. Сколько, Аким?
— Полтину я ему дал, да ты от себя десять алтынов прибавил.
— И тот парень жил с нами сколько-то дней, а потом скоморох Трещалин, Томила, проведал и к Перфишке подкатился. Уж не знаю, чего пообещал, да только Перфишка поздно вечером пришел за детинушкой — вот, Клим видел…
— Вот те крест, своими глазами, — подтвердил ткач.
— …да и свел тихомолком со двора! Вот нам еще забота — окаянного Перфишку искать, чтобы деньги вернул.
— Найду — шею сверну, — грозно сказал Одинец. — Не по-христиански это — деньги получить да и переметнуться!
— Перфишка Рудаков, стало быть, парня свел. И из-за того ваша свара с Трещалой еще больше разгорелась? — Тимофей был нетороплив, говорил размеренно, глуховато, но Данила чувствовал — сейчас заорет!
— Да из-за него, худяка! Мы и раньше-то не ладили, — признался Сопля, — и про то всей Москве ведомо. А как парня свел — совсем взъярились. Мало за тем Трещалой грехов, что ли? Я крест целовать буду — он в прошлом году изловчился, с закладкой на лед вышел! Теперь вот с Перфишкой спелся! А по тому Перфишке кнут плачет. Такого парня свел!..
Сопля, перечисляя обвинения, все повышал голос, потрясал кулаками, скалился — словом, был страшноват. Тимофей же слушал его бесстрастно, как и положено ведущему розыск служилому человеку.