— И за то вы его убить готовы? — уточнил лишь.
— Не то что убить — живьем в землю вогнать! — Сопля ответил до того страстно и яростно, что Даниле сделалось его жаль — невзирая на происшествие у ворот «Ленивки».
— Ну так и незачем стараться… — Тимофей помолчал и решительно возвысил голос: — Лежит ваш Перфишка на берегу под забором вторые сутки! Крови на нем нет — кулаком, выходит, били!
И указал рукой в сторону реки.
— Под каким забором? — спросил озадаченный Сопля.
— Да под вашим же. Вы на этом дворе ведь стоите? Ну так как с реки к переулку подниматься — по левую руку.
— Перфишка? — переспросил Одинец. — Точно он?
— Пошли человека проверить, — предложил Тимофей. — А мы подождем.
— Да что ж это деется?! — завопил вдруг ткач. — Вы-то разбежитесь, а тело-то — под моим забором!..
— Давай-ка, Клим, беги с Вавилой, поглядите, — велел Одинец.
Клим кинулся бежать по переулку, за ним — Вавила с фонарем. Опять наступил мрак.
Бойцы, сбившись вместе, неслышно совещались. Конюхи тоже сошлись потеснее.
— Их разделить надобно, — прошептал Данила. — Сопля Одинцу говорить мешает. Без Сопли Одинец проболтается…
— Разделю, — пообещал Тимофей. — Что, Богдаш, потешил душеньку?
— Для стеночника он хорошо бьется, а настоящего охотницкого боя не знает, — сказал Желвак. — Погоди, Данила, научу. Ты о того Соплю сапоги однажды вытрешь. Он что умеет — стенку с разбега прорывать и быстро кулаками в разные стороны садить. Никто ничего и понять не успел, а он уж стенку прошиб, за ним клин попер. Одно слово — надежа-боец. А для охотницкого боя верный глаз нужен…
— Я те научу… — проворчал Тимофей. — Нам Данила живым надобен!
Семейка беззвучно рассмеялся.
— Ты, Тимоша, коли хочешь отсюда живым уйти, отошли Данилу-то, — посоветовал он. — Пусть тихонько уйдет да поблизости затаится, пока темно да никто на нас не глядит. Давай-ка, свет, пригнись да вдоль забора и прошмыгни, а мы тебя прикроем…
— Для чего? — удивился Данила.
— Делай, что велят. Хоть в сугроб закопайся, а чтоб я тебя не видел! — велел Тимофей.
Конюхи, словно бы продолжая совещаться отошли к забору. Данила, держась так, чтобы между ним и бойцами все время были плотно стоящие товарищи, начал отступать к реке.
— Аким! Аким! — раздались крики.
Фонарь возник из-за угла и, мотаясь во тьме, стал быстро приближаться. Ткач Клим и Вавила, не заметив замершего впритык к забору парня, с громким топаньем бежали к своим.
— Точно ли Перфишка? — крикнул Одинец.
— Он самый!
Гонцы подбежали и, поскольку самое главное уже успели выкрикнуть, принялись истово кивать.
— Вот ведь стервец! — воскликнул Сопля.