В самом же Кремле хватало суеты от стоявшего посередке, боком к Ивановской площади приказного здания, где в тесноте, да не в обиде расположились прочие приказы — Иноземский, Стрелецкий, Ямской, Пушкарский, Разбойный, Сибирский, Казанского дворца, Поместный, Малороссийский, Посольский, Рейтарский, Разрядный и еще Новгородская четь и Галицкая четь.
Там же, на площади, сидели в особой палатке площадные подьячие — безместные, кормящиеся тем, что пишут для неграмотных прямо на колене челобитные и дают советы. Были среди них такие, что усвоили хороший почерк, но сидел один, которого Деревнин с Протасьевым собирались самолично за шиворот проволочь через весь Кремль и сбросить в Москву-реку. Несколько уж раз бывало, что за ним посылали — пусть сам прочитает, что такое накарябал!
Редко так радовался Стенька этому неуклюжему деревянному строению, в котором просторные на первый взгляд палаты посреди дня делались тесны до невозможности — столько сюда шло народу со своими бедами и кляузами.
Никто за ним не гнался, но он все же перешел на шаг лишь возле самого приказа. И бегущего Стеньку, видать, приметили с башни.
Приказ, как оно и должно быть ночью, стоял запертый. Ломиться туда было бесполезно, однако и стоять пнем было того бесполезнее — мороз к утру крепчал, и Стеньке в его теплом, обычно заменяющем шубу кафтане скоро должно было сделаться весьма неуютно. Да и нога, та, что осталась без онучи, начала ощущать холод.
— Эй, там, у приказа! — крикнули ему с Никольской башни. — Кто таков?
— Да свой я, свой! — заорал в ответ Стенька. — Земского приказа ярыга!
— А что ночью шастаешь?
— Баба с печи согнала?
— Из кружала дороги не сыщешь?
Три эти вопроса прозвучали почти одновременно.
И впрямь — растолковывать сторожевым стрельцам о своих ночных похождениях было нелепо. Стенька и промолчал.
— Подожди малость, за час до рассвета Спасские ворота отворять будут, войдешь, погреешься! Как раз пока обойдешь Кремль — и начнут!
— Замерзну я, пока вы отворите, блядины дети! — огрызнулся Стенька.
И тут сторожевые стрельцы завели свою обычную перекличку.
Откуда-то из глубины Кремля запел гулкий, под стать зазвонному колоколу, сочный голос, вывел церковным распевом:
— Пресвятая Богородица-а-а! Спаси-и-и на-а-а-ас!
И тут же издалека, через весь Кремль, от Спасских ворот донеслись слабые, но дружные, почти что ангельские голоса:
— Святые московские чудотворцы! Молите Бога о на-а-а-ас!
И пошло по стенам, по башням:
— Славен город Киев!
— Славен город Суздаль!
— Славен город Смоленск!
— Славен город Казань!..
Все, поди, города перечислили сторожевые стрельцы, взбодрившись при этом. И пора было — вот-вот в Кремле новый день начнется…