Но все это потом, через много лет.
А пока мальчишки купаются, не подозревая, не думая о том, какая судьба выпадет каждому из них. И хотя вода парная, нагрета жарким июльским днем, докупались они до легкого озноба, и губы их посинели. Ребята выбираются на берег и начинают прыгать на одной ноге, наклонив голову, чтобы вылить воду из ушей.
Тем временем за озером, за лиловыми холмами, присело солнце, и в воздухе разлилась светлая пустота. Легкий холодок пал на землю. Пахнет водой, осокой, тонким и нежным душком кувшинок, а надо всем господствует медвяный настой нагретого за день первого золотого сена. На том берегу косари запалили костер, и голоса их хорошо доносит по воде.
Мальчишки бегут к своему костру, который уже разжег дед Савостий, и из-под ног их серым дождем сыплются в траву кузнечики.
Дымит, сипит, выпуская пену, стреляет сырой хворост в костре. Мальчишки пекут в золе картошку, предусмотрительно прихваченную дедом. Он сходил уже на луг и набрал какой-то травы, греет ее пучками над огнем.
— Чичас привяжем на ночь, — говорит он Данилке, — как рукой сымет. Верное средство. К утру женить можно.
Дед приматывает парную траву к ноге, и Данилку охватывает сладкая истома, боль утихает.
Широкая полоса зари опускается ниже к холмам, сужается, в нее четко врезаны вершины деревьев; на озере последние светлые блики. В меркнущей бездонной выси проступают первые звезды, будто кто-то неслышно обивает небо гвоздями с блестящими шляпками.
Картошка поспела. Ребята выхватывают ее из горячей золы, перекатывают обжигающие картофелины с ладошки на ладошку, разламывают, обнажая крахмальную белизну, нетерпеливо откусывают и уже во рту дуют на кусок, и изо ртов идет пар. На зубах похрустывает припеченная кожура. Дед Савостий ест со старческой неспешностью, круто посоливая картофелины серой зернистой солью. Мальчишки же глотают куски, как утята, запивают студеной водой из мятого котелка.
Дед выкатывает хворостиной картофелины из костра, говорит:
— Ешьте, наводите тело.
Дед — личность примечательная. Каждую субботу замертво вытаскивают его из бани. Страсть любит попариться березовым веничком. Хлещется до полусмерти. И весь он светлый, звонкий, легкий. Кажется, дунь на него, и полетит он, как пух с одуванчика. До старости сохранил дед Савостий младенческое удивление перед миром, чист и бескорыстен, как ребенок. Среди мальчишек он свой, допущен в детский мир на равных правах. Сменяются поколения деревенской детворы, а дед Савостий неизменно остается для них другом и советчиком. Учит вырезать свистульки из тальниковых прутьев; учит ладить брызгалки; из диких дудок; обучает свистеть по-птичьи в травинку, зажатую ладошками; показывает грибные и ягодные места; учит ездить на лошадях — запрягать, распрягать, лечить от хвори. А в ночном, у костра, сказки сказывает или про прежнее житье-бытье повествует. Вот и сейчас уплотнились ребята печеной картошкой, закутались в зипуны, подобрав под себя босые ноги, и слушают деда, который ведет рассказ о колчаковщине на Алтае.