— Постой, постой, — остановил товарища Медведь, — Ну, допустим, мы высвободимся, проберемся к выходу в туннель, а дальше-то что? Там — блокпост. И станковый пулемет. Думаешь, мы с тобой проскочим?
— Ты не дослушал, — ответил сталкер. — Так вот, завтра ночью со станции отбывает торговый караван. Помнишь, они сегодня приезжали? Караван стоять будет завтра целый день, а потом на другие станции пойдет. На нем мы и сбежим.
Медведь снова зачесал подбородок. Подумав минуту, здоровяк ответил:
— Ну, замысел неплохой. Просвети-ка более подробно, что да как. Что от меня то требуется?
— Ну, слушай…
* * *
Вадима разбудил тройной удар в колокол. Лениво поднявшись, сталкер заковылял к «столовой». Сегодня, как и всегда, давали какие-то помои. Но когда твой желудок сковывает страшный голод, ты и не такое съешь. Помои стали более-менее привычной едой, и на противный вкус Вадим уже не жаловался.
Этот день обещал быть таким же, как и все предыдущие. Сплошная однотипная работа целый день, а потом и отбой. За две недели не происходило ничего интересного. Пару раз приезжал навестить Вадима Волк. Оценив условия, в которых приходилось выживать пленнику, штурмбаннфюрер лишь довольно ухмылялся, каждый раз спрашивая: «Ну, нравится тебе? Весело тебе? Сам выбрал такой путь, нечего на меня так смотреть!».
Однажды на Тверскую прибыл Инквизитор. Заключенных, которые бунтовали и отказывались работать, призывая других рабочих к мятежу, тут же вязали и отправляли в обезьянник. Там рабы ждали своей участи. Сначала никто не подозревал, что их ждет, но когда на станцию прибыл отряд во главе с тяжело-бронированным Фарером, тогда-то бунтовщики и забастовщики запаниковали.
Вадим запомнил тот день, когда их казнили. Тогда забастовщиков вывели в центр станции. При виде огнеметчика Медведя затрясло. Глаза рейнджера налились кровью, руки сами сжались в кулаки, а вены на шее задергались с огромной частотой. Однако фашист не обратил на здоровяка никакого внимания. Бунтовщиков поставили на колени в кучку. Перед тем, как свершить «правосудие», унтершарфюрер громко произнес такие слова:
— Каждый, кто только упомянет о бунте, мятеже или забастовке будет казнен жестоко и бескомпромиссно!
После этих слов начальник станции отдал приказ Инквизитору. Зашумел огнемет, и языки пламени окутали то место, на котором, молясь, стояли на коленях рабы. Их крики перебивало лишь шипение огнемета. Это было по-настоящему жуткое зрелище. «Вот как казнили вторую группу», — подумал Вадим, — «На глазах у бригадира. Сожгли. Заживо».
Остаток того дня Медведь не унимался ни на минуту. Гнев душил его. Вадим боялся подойти к товарищу, а то вдруг тот, на эмоциях, не проконтролирует себя и сорвется на сталкере? Всякое может быть. Лучше было оставить здоровяка наедине с самим собой. Пусть для начала успокоится, а потом уже можно с ним поговорить по душам.