— Это тебе, — толкнул Павлушина захмелевший Колунков.
— Сиди! — буркнул Андрей.
— Везет человеку! — не понял его Колунков. — Песни ему посвящают…
— Он же говорил, что за славой сюда приехал. — пошутил Ломакин. — Вот она к нему и бежит… Тут удача всем улыбается. Ты удачно скрываешься от алиментов, Звягин удачно зарабатывает деньги, Павлушин удачно гоняется за славой… Только вот Гончаров неудачно от тоски скрывается…
— От тоски, видать, не убежишь, не скроешься! — вздохнул Гончаров.
— А ты что здесь ищешь? — спросил Колунков у Ломакина.
— Я? Ничего! Здесь моя жизнь…
Ударил барабан, загудела гитара.
— Хороша! — с восхищением произнес Колунков, наблюдая, как Надя берет микрофон, расправляет шнур. — Жаль, что не мне она будет петь! Я б ей тоже спел… Ты взгляни на нее, — снова толкнул он Павлушина. — Взгляни!
Надя действительно была хороша: юная, свежая, в, светло–зеленом платье, волосы чуть вьющиеся, пышные, до плеч.
— Явился ты, как наказанье, но и как награда, —
тихо запела Надя.
Что мне поделать с собою, не знаю сама.
О, если не хочешь смотреть на меня, и не надо… —
голос Нади становился все сильней, страстней.
Но выслушай, выслушай, выслушай эти слова.
Вставали из–за столов, выходили танцевать.
Я их никому никогда не говорила
И, сколько бы лет ни прошло, никому их не уступлю.
Как я ненавижу себя за то, что тебя полюбила.
Как я ненавижу тебя за то, что люблю.
— Хорошо поет! — вздохнул мужчина, сидевший за соседним столом.
— Только не тебе, — усмехнулась ревниво женщина, бывшая с ним.
Так падают с криком в бездонную пропасть колодца,
так тянут ладони в удушливом жадном дыму.
Несу я любовь свою — что мне еще остается! —
по черной земле прямо к дому несу твоему.
Позволь, ты позволь мне хотя бы мгновенье
у этих дверей постоять и рукою погладить косяк,
и, словно цветок, подарить тебе песню
где строчки, где строчки так о тебе голосят.
— Ты извини, Пионер, — заговорил Колунков, когда Надя закончила петь. — Баран ты большой!.. Поверь мне, я в бабах разбираюсь… Лучше Надьки не бывает! Иди к ней, пошли вместе…
— Не… не могу сейчас… потом… Налей–ка, — потянулся Андрей к коньяку.
Тем временем Шура объявила новую песню. На сцену вышли две девушки.
— Ну, идем, идем к ним! Я все устрою, — поднялся Колунков.
Андрей встал и, плохо соображая куда и зачем он идет, пошел следом. Ему казалось, что все сейчас смотрят на него. Олег прихватил с собой начатую бутылку шампанского.
— Девочки! — ерничая, заговорил он. — Не найдется ли нам местечка за вашим певучим столом?
— Шампанскому всегда рады, — весело ответила Шура.