После мимолётного ошеломления Леспок сообразил, что она не захотела спать в одежде, так как это было бы просто неудобно под одеялом. И уничтожила на время платье. Разумно. Но в это мгновение она, и в самом деле, чрезвычайно напомнила нимфу. Это произвело эффект, который Леспок надеялся от неё скрыть. Не хотелось, чтобы Ромашка подумала, будто он способен на обман.
Она прилегла возле него, дотрагиваясь плечом и бедром. Мягкость, нежность, тепло. Как у нимфы. Но она не принадлежала к роду нимф, заставил он себя вспомнить. Это кобылка в человеческом облике, умное и заботливое существо, не заинтересованное в догонялках и празднованиях. Так что он отвернулся и сделал вид, что не замечает её присутствия.
Какое-то время ушло на то, чтобы снова погрузиться в сон. Но чуть позже он опять пробудился, когда она прижалась ещё ближе своими мягкими местами. Леспок не осмеливался сдвинуться с места или задремать — на случай, если ему пригрезится одна из погонь за нимфами, и во сне он случайно сделает нечто, что её оттолкнёт. Как было бы здорово не попадать в такие ситуации вообще. И в то же время ему не мог не нравиться этот неожиданный контакт. Леспок знал, что его отношение к Ромашке изменилось, и назад дороги нет. Она всё ещё оставалось его компаньонкой и помощницей. Однако сейчас стала и кем-то бОльшим — в манере, которую он не должен был показывать.
Леспок лежал без сна, стараясь справиться с мыслями, но они не хотели возвращаться в привычное русло. Он видел в Ромашке личность, а не нимфу, но сейчас желал, чтобы эти два образа слились воедино. А это, разумеется, не представлялось возможным.
Ночь продлилась долго. Но утром фавн не чувствовал себя ни уставшим, ни медлительным; кажется, в этом состоянии сон не являлся такой необходимостью, как раньше. Это было просто хорошее времяпрепровождение, когда наступала темнота.
Едва рассвело, Ромашка напряглась и проснулась. Она потянулась, ненароком потёршись о него, затем села.
— О, ну конечно же, — сказала она, одарив его взглядом. — Мы делили тепло. На мгновение я задумалась, что делаю с тобой под одним одеялом.
— Просто спали, — успокоил он её.
— Да. Благодарю, — она поднялась, посмотрела на своё нагое тело и сосредоточилась. Платье тут же образовалось на ней, взяв за основу материю души. — Чувствую себя волшебницей, когда делаю это, — призналась Ромашка. — Но на самом деле это не магия, а просто изменение собственной формы.
— Да, — но как непривычно было созерцать обнажённое тело, когда он знал, что оно не принадлежит легкомысленной нимфе. Это знание заставило его обратить более пристальное внимание не на внешность, а на внутренний мир. Прошлой ночью он хотел, чтобы она стала для него не только приятной компанией, но и нимфой, чтобы два эти аспекта по очереди сменяли друг друга; теперь он был бы не прочь лицезреть оба аспекта одновременно. Изменилась суть самой концепции: празднование с настоящей личностью, с подругой, вместо того, чтобы бездумно отмечать это с телом и уважать душу. Его новое мировоззрение удовлетворила бы человеческая женщина, потому как они обладали и телом, и разумом, но Ромашка к людскому роду не принадлежала, и тела у неё не было, если не считать необычной ситуации, в которой они оказались. Поэтому задерживаться на данном вопросе было бесполезно.