Наконец ему удалось отыскать вену в паховой области, и долгожданный укол был сделан, после чего теплые сладостные волны накрыли измученного мужчину с головой.
Леха чистил ногти кончиком перочиного ножа. Каждый раз, когда лезвие выковыривало на свет порцию застарелой черноты, он глуповато моргал, словно изумляясь и ожидая увидеть вовсе не грязь, а золотой песок.
На полу, приходя в себя, заворочался Данилыч.
– Очнулся? – спросил Леха с усмешкой. – Ты это, Данилыч… Извини, в общем. Я ничего против тебя не имею, но Сапог мой кореш. А тебя он, как видно, не очень-то уважает.
Между тем пожилой мужчина поднялся на ноги. По виску стекала тонкая струйка крови, пятная камуфляжную куртку, его усталое лицо было бледным, как мел.
– Что вы творите, гады? – тихо спросил он. – Вас же посадят. Лет на двадцать. И никакими авторитетами на зоне вы не будете. Отпустите дев…
– Лучше помолчи, – перебил его Леха. Закончив с ногтями, он сложил лезвие и сунул нож в карман. – Че ты так ерепенишься? Мы, наоборот, спасли этих мокрощелок, они бы насмерть замерзли там! И никто никого не трогал. Пока что, – добавил он с глумливой ухмылкой.
Пока Керосин валялся в отключке со спущенными штанами, Сапог открыл подвал и, включив свет на электрическом щитке, стал медленно спускаться вниз.
Он вылез наружу буквально через минуту с перекошенным лицом и выпученными глазами. Грудь уголовника ходила ходуном, как если бы он только что взобрался на вершину скалы. Сапог с грохотом захлопнул дверь, в холодный воздух поднялось мутное облачко пыли.
– Ну, Шмель, ты и сука, – выдохнул он.
Глаза выхватили ржавую монтировку, валявшуюся прямо на полу, и он взял ее в руки, чувствуя приятную тяжесть инструмента.
Керосин продолжал пребывать в тяжелой наркотической дреме. Руки его вздрагивали, из уголка рта стекала белесая слюна.
Размахнувшись, Сапог с силой обрушил монтировку на ногу наркомана.
Застонав, Керосин открыл глаза.
– Рассказывай, – процедил Сапог, усаживаясь на канистру. Он покачал перед восковым лицом наркомана монтировкой и прибавил:
– У тебя две минуты. Или я засуну эту фиговину тебе в жопу и буду заводить, как «Газон», кривым стартером.
Хлюпая слюнявым ртом, Керосин подтянул к себе ноги. Поглядел на обнаженный пах, сплошь в синюшно-черных точках от уколов, после чего принялся неуклюже натягивать джинсы.
– Угомонись, Сапог, – едва ворочая языком, проговорил он. Его голос звучал, словно тянущийся клей с вкраплением битого стекла. – Ничего. Ты мне. Не сделаешь.
Керосин сел, его обмякшее тело прислонилось спиной к железным воротам, покрытым поблескивающим инеем.