– Не оставляйте меня, ради Бога, умоляю вас!
– Пока ещё я с тобой останусь, – пообещал я.
– Готовь масло, – приказал палачу Кнотте. – А то, как видно, придётся мне им заняться.
Я наклонился к уху Неймана.
– У нас ещё есть немного времени, – прошептал я поспешно. – Только, во имя меча Господня, дай мне шанс, чтобы я мог тебе помочь. Не доводи меня до отчаяния, Томас! - Я выпрямился. – Как ты объяснишь присутствие тех предметов, которые обнаружили на твоём складе?
– Это не мой склад! – Закричал он. – Я никогда там раньше не был. Какой-то мальчишка дал мне...
Я вздохнул и повернулся к художнику спиной.
– Я вижу, что ничего не могу поделать с твоим упрямством, Томас, – сказал я с сожалением. – Мастер Кнотте, позвольте, я уже умываю руки...
– Не-ет! – Завыл Нейман. – Останьтесь!
Я приостановился, пока не поворачивая головы.
– Медальон, – напомнил я.
– Медальон Лизка могла потерять, пока мы забавлялись...
– Отнял честь у невинной девушки и называешь это забавой? – Загремел из темноты Кнотте. – А потом позабавился с ней при помощи топора! Разве не так было, ублюдок?
– Не так, не так! – Он с отчаянием смотрел на меня, будто я был его защитником. – Вы знаете, правда? Вы знаете!
– Не знаю, Томас, – возразил я. – Но очень хочу узнать.
– Я ничего не сделал, ничего плохого, правда.
– А женские волосы? А окровавленное бельё? Женские ботинки? Откуда они взялись в твоём тайнике?
– Говорю вам, я никогда прежде в глаза его не видел...
Я дал знак палачу.
– ...а мальчишка какой-то, говорит, якобы, дама ждёт, потому что...
Палач поднёс горящую свечу к стопе Неймана, и последние слова художника превратились в вой. Всё его тело скрючивалось и выпрямлялось, но лишь настолько, насколько позволяли оковы. Он не мог двигать ногами, только поворачивать лодыжки и отчаянно сжимать пальцы, что, однако, ничем не мешало палачу.
– Ты должен говорить правду, Томас! – Загремел я. Я почувствовал запах жареного мяса и дал знак палачу, чтобы тот отошёл. Нейман обмяк и заплакал. – Томас, говори правду, – сказал я, на этот раз тихо, хоть и решительно, – а я не позволю больше тебя мучить. Но ты не должен лгать. Если ты будешь лгать, они сожгут тебе и вторую ногу.
Я взял флакончик мази от ожогов и аккуратно нанёс мазь на поражённую кожу. Художник сначала, не зная, что я делаю, раскричался, но потом, должно быть, почувствовал облегчение.
– Благослови вас Бог, благослови вас Бог...
– Томас, я задам тебе ещё раз тот же вопрос. Знаешь ли ты что-нибудь о смерти этих девушек, чего не знает никто другой? Ты убил их или помогал убийце? Или...