Все фрукты были уже сморщенными и побуревшими, над ними склонялся сломленный, умирающий подсолнечник. Над вазой роились целые полчища крохотных мушек. Я чихнул, когда одна из них залетела мне в нос.
Через миг после этого громкого чиха в углу шевельнулось что-то, что я поначалу принял за клубок одежды, и что оказалось худым мужчиной, укутанным в серый плащ. Он застонал, сначала поднялся на колени, ощупывая ладонями пол, после чего с пыхтением и усилием встал на ноги. Шатаясь, направился в сторону окна и распахнул ставни, которые приоткрылась с жутким скрежетом. Затем он повернулся в мою сторону, уставившись на меня бессознательным взглядом. Каждое движение, казалось, давалось ему настолько трудно, будто мужчина плыл в густом киселе. Но когда он впустил в студию немного дневного света, я смог, наконец, осмотреться.
Я увидел среди прочего мольберт с натянутым холстом, на котором красовалась сочная жёлтенькая груша, большие виноградины и красненькое яблоко, на черешке которого игриво торчал зелёный листик. Я обратил взгляд на стол и стоящую на нём вазу, сравнивая изображение с реальностью. Что ж, теперь виноград напоминал набухший гнилью изюм, почерневшая груша проваливалась внутрь себя, а яблоко выглядело так, будто кто-то сжал его руками, измазанными дерьмом. Всё это свидетельствовало, что господин художник прекратил рисовать добрых несколько дней назад. Как я мог догадаться по вездесущему запаху разлитого вина, у него нашлись дела поважнее. На диване в другом углу комнаты я увидел свернувшуюся калачиком голую женщину. Она выставила в нашу сторону дряблые ягодицы и рыхлые как тесто белые бёдра. Видимо, она спала, так как я услышал, что из её рта раздаётся что-то среднее между храпом и бульканьем. Эх, художники...
– Если бы вы нарисовали эти фрукты так, как они выглядят сейчас, это определённо смотрелось бы интереснее, – заметил я тоном дружеской беседы. – И одновременно служило бы аллегорическим представлением неизбежности судьбы каждого живого организма.
Он заморгал глазами, будто не был уверен, был ли я существом из плоти и крови или спьяну ему мерещился. Я подозревал, что он предпочёл бы второй вариант.
Я услышал шорох под стеной и быстро повернул голову, только для того, чтобы увидеть принюхивающуюся крысу. Удивительно, что она не убежала, услышав наши голоса, или когда студию наполнил солнечный свет. Надо признать, что крысы становились всё более и более наглыми. Кстати, напоминая этим людей.
Спокойно, медленно, я вытащил из-за пазухи нож, взвесил его в руке и метнул.