Мне изменили, в моем присутствии.
Что-то говорил, весело толкаясь рядом, Юрка, что-то говорил шеф, потому что мы, оказывается, уже встретились. Я это плохо слышала, не соображая, куда иду и зачем. Мне хотелось вообще убежать или подойти к Юльке, встать на колени, унизиться и христа ради просить, чтоб он перестал меня мучить.
Плохо помню, что было дальше. Я и так-то ничего не соображала, а тут еще начали пить вино. И я надралась так, что будь в нормальном состоянии — умерла бы от отравления. Помню, пили вермут. Никогда в жизни после этого случая я больше не пила вермут. Я говорила и говорила, перекрывая все возможные рекорды по говорению, я рассказывала анекдоты, смысл которых дошел до меня только через несколько лет.
Меня несло. Я сказала шефу:
— Валерик, ты красивый. Валерик, ты в моем вкусе. А я — в твоем вкусе?
Он что-то отвечал, потом мы пили на брудершафт, целовались. Помню, заедали мы с ним конфетой, одной, потому что я пожелала откусить кусок конфеты прямо из его губ.
Я была в упоении от самой себя, от своих складных речей, от своего едкого остроумия, восхитительного цинизма, от своего понимания темных сторон жизни.
Бедный Юрка, он еле уговорил меня немножко пройтись, но у меня только хватило сил доползти до палатки.
Клара куда-то исчезла. Я устала, мне захотелось спать, я ткнулась головой в какой-то рюкзак, но он был жестким. Помню, как с трудом нашла его верх, отстегнула пряжки и запустила в рюкзак руку. Там была картошка.
— Семаша, вот ты где. Господи, да что с тобой…
Помню луч фонарика, осветивший палатку, помню Юлькино лицо… Помню, как я швыряла картошкой в его проклятое лицо. Я швыряла, а он почти что не закрывался, только лицо его каменело. И под его жестким взглядом мне казалось, что это он лупит меня, он меня мучает, а не я его.
Потом его лицо пропало. Я была почти что трезва, а смех Минус, донесшийся снаружи, отрезвил меня окончательно.
…Но мне только казалось. Просто я вдруг снова обрела свободу действий, меня не швыряло и не раскачивало из стороны в сторону, поэтому я и решила, что трезва. Правда, из палатки вылезла не там, где вход, а совсем непонятно как, потому что умудрилась уронить палатку.
Я крадучись шла к машине шефа. Машина была хорошо видна — как-никак белая ночь. Там говорили.
— Зачем, зачем тебе все это надо? — зло выкрикивал голос Клары.
— Оставь, это ничего не изменит, — голос шефа.
Я шагнула к машине:
— Валерик, мне надо тебе кое-что сказать.
— Да, Машенька, слушаю?
— Пусть уйдет эта.
— Уйди, — сказал шеф жестко.
Я прошла мимо Клары и даже не покачнулась.