Поп неторопливо встал из кресла и прошелся по комнате.
– Да, я знаю. Но и пудель, и бульдог и дворняжка – это собаки. Как собаку ни назови – она кошкой не станет.
– Хорошо ли сравнивать святых отцов с собаками?
– Вы же сами себя с ними сравниваете. Как там… пастыри, да? Пастушьи собаки вокруг стада? Разве нет?
– Разумеется, нет.
Не соглашаешься? Пытаешься отобрать инициативу? Что ж, попробуй!
– Ну да это и неважно. Рокин пригласил меня и сказал, что вы тоже видите ауры? Это – так?
– Дочь моя, не могли бы вы слезть с моего стола?
– Вы же не можете иметь детей? Да и моего отца давно похоронили, – я и не подумала выполнить просьбу. – Так мы поговорим про ауры?
В голубеньких глазах плескалось возмущение. Ага, допекаем помаленьку.
– Что именно вы хотите узнать про ауры?
– Юлия Евгеньевна. А вы?
– Можете называть меня отец Алексий.
– Отлично. Дядя Лёша. Вы тоже видите ауры?
– Иногда.
– Это – как?
– Когда соблюдаю пост и молюсь.
Мне это резко не понравилось. У него аура, как прогнивший баклажан! Как ему помогут посты и молитвы? Или даже они не помогают хоть чуть-чуть просветлеть?
– А просто так? Если смотреть как бы боковым зрением?
– Чтобы видеть душу человеческую, нужно свою очистить от мирского, – наставительно произнес поп. – Если человек грешен, если его отягощают недобрые помыслы или деяния…
Все. Мое желание говорить сдулось, как лопнутый шарик. С такой аурой, как у него – он еще и пытается мне о каком-то очищении говорить? Лицемер! И похоже меня сюда затащили не для разговора а для мя-агонькой такой проработки мозгов.
Увольте.
Я лучше буду совершать ошибки, но пользоваться своей головой.
– Простите, ребята, мне пора. А вы оставайтесь. Поговорите об очищении… очень советую ведерную клизму. С перцем. Прочистит до самых глубин души.
Я спрыгнула со стола и направилась к дверям.
– Почему вы так негативно настроены, Юлия Евгеньевна? Мы не сделали вам зла, а вы вот так… хамите оскорбляете…
– Мне надо дождаться, пока вы мне сделаете гадость – и только потом нахамить? Лучше я потом буду молча пинать ногами, – вежливо ответила я. – Прощайте.
– До свидания, Юлия Евгеньевна, – пропел поп с явной угрозой.
– Юля… – это Рокин, растеряно.
Я фыркнула.
– У вас такая аура, любезнейший, что тошнит. Тухлая вся, как кусок говяжьего мяса после пятикратной разморозки. Ваш же журнал пишет, что цвета веры – белый, золотой, в крайнем случае, голубой. У вас даже зеленого нет. Сплошной красно-коричневый, черные и серые пятна. Тухло-желтый. Грязно-лиловый. И говорить нас с вами не о чем. Вы – мерзость. И на совести у вас – мертвые люди. И бог вам их не простил.