Над конюшней в дальнем углу с жуткими криками вились черные птицы. Я невольно передернула плечами. Представить, что их могло привести туда, было несложно. Окружающий меня смрад говорил сам за себя.
Я сглотнула внезапно ставшую очень вязкой слюну. В последние дни было по-весеннему тепло. И пусть календарь упрямо твердил о том, что зиме еще слишком рано сдавать позиции, природа брала свое. В том числи и в виде этого дикого пиршества под окнами моего родного дома.
Я не хотела туда идти, но ноги сами повели меня в сторону конюшни. Сытые, разжиревшие на пролитой крови птицы внимания на меня обратили не больше, чем на начавший противно моросить дождь. Смрад вблизи конюшни стоял такой, что у меня на глазах навернулись слезы, а желудок, сжавшись в тугой комок, судя по ощущениям, попытался вырваться наружу.
Вырытую вдоль стены яму я заметила не сразу. Она притаилась, спряталась за сухими шипастыми кустами роз…
Я многое повидала… все-таки полжизни провела с дядюшками, работающими частенько в трущобах и всяких злачных местечках. Я видела трупы и раньше, посиневшие, разбухшие от жары или влаги, тронутые бурыми пятнами разложения и со следами трапезы диких зверей… Так уж получилось, что профессия, которую я выбрала себе, не для слабонервных. Впрочем, от всех этих ужасов и зверств я давно научилась абстрагироваться.
По крайней мере, мне так казалось. Все-таки увидеть кого-то незнакомого, кому не посчастливилось украсить своими кишками узкий проулок за портовой таверной, совсем не то же самое, что взглянуть на искаженное предсмертной мукой лицо старого дворецкого, который украдкой угощал тебя цветными леденцами после осенних ярмарок.
В ужасе отшатнувшись, я по-детски зажмурилась. Пусть я всего-то и кинула один быстрый взгляд… но картинка отпечаталась в сознании намертво. Тела, далеко не все целые, были грудой свалены в наскоро вырытую яму. Там были и родители… Мама в почерневшей от засохшей крови кожаной куртке, похожая на павшую деву-воительницу из северных легенд. Ее тело было почти рассечено надвое. Увидеть ее такой было горько. Но она хотя бы погибла сражаясь…
Отца и Ози явно брали живыми. Потому что с таким показательным безразличием оформляют лишь места казней. В империи очень жестокое наказание за измену. Я знала это всегда, но увидеть расчлененные останки любимых и близких оказалась не готова. К горлу подкатила тошнота. Я пыталась отогнать от себя сто лет назад заученный порядок проведения казни – и не могла. Страницы кодекса стояли перед глазами. Сначала изменников душили, не до конца, но так, чтобы воздух сквозь сжатое горло прорывался со свистящим хрипом. Сознание жертвы расплывалось и таяло, но уплыть окончательно ему не давали. Потом им отсекали руки – как каким-то ворам, пойманным на краже! И лишь после этого палач сносил голову.