Но Оскар не сдавался:
– Тогда почему бы не заняться чем-нибудь интересным? Географией, например, или химией? Даже в университетах читают специальные рождественские лекции. По крайней мере, мне об этом рассказывали, – добавил он.
– Чем тебя не устраивает латынь?
Оскар сполоснул тряпку и выжал ее.
– Такая скучища! Мертвый язык, на котором никто больше не говорит.
– Чепуха! – возразил Гумбольдт. – Латынь – язык большинства наук о природе. Даже в зоологии, не зная латыни, ты не сможешь разобраться в названиях тех или иных видов или правильно классифицировать их. Кроме того, владея латынью, гораздо легче освоить большинство романских языков. Ну, а теперь все-таки продолжим, – он повернулся к доске.
Но Оскар не сдавался.
– А зачем тогда лингафон, – заметил он, – если все равно приходится изучать языки?
– Как тебя понимать?
– Я говорю о нашем приборе-переводчике. Почему мы должны зубрить слова и грамматику, если у нас есть устройство, которое может переводить с любого языка – даже с такого, который в Европе до сих пор не известен. С его помощью «заговорила» даже Вилма. Почему бы не пользоваться лингафоном, а сэкономленное время потратить на что-нибудь более полезное?
Гумбольдт скрестил руки на груди.
– Ни один, даже самый совершенный прибор не может заменить изучение языка. При этом в первую очередь развивается логическое мышление и организуется мыслительный процесс, – ответил Гумбольдт. – Что помогает сохранять голову ясной. Кроме того: а как быть, если отсутствует источник электрического тока или лингафон испортится? Техника – вещь очень хрупкая, и далеко не всегда исправно служит в тех местах, куда нас время от времени заносит. Вы же не хотите закончить жизнь в котле у каких-нибудь полудиких аборигенов только потому, что поленились как следует развить языковой центр своего мозга? – Он протянул руку Оскару, помогая ему подняться. – Довольно тебе возиться с этим. Иди садись, и продолжим.
Оскар уселся на место, чувствуя себя круглым идиотом. Нашел с кем ввязаться в спор! Гумбольдт был человеком, который привык добиваться того, чего хотел. Так сказать, прирожденным победителем. Это было у него в крови. Как и у его отца, знаменитого натуралиста Александра фон Гумбольдта. Если, конечно, они и в самом деле были отцом и сыном. Он уже совсем было решил, что этот Святой вечер – худший в его жизни, когда раздался громкий стук в парадную дверь.
Гумбольдт помедлил, выглянул и только после этого покинул кабинет, ворча на ходу:
– Дадут ли мне в этом доме хоть полчаса покоя!