Наконец мы у дверей, на уменьшающейся полоске грязного песка.
– Готовы? – шепчет Тея.
Поеживаюсь.
– Я, кажется, нет.
– Надо идти, – говорит Фатима.
Она вскидывает кулачок, стучит. Впервые на моей памяти мы втроем стоим под дверью и ждем, когда же Кейт нас впустит.
– Девочки? Что вы здесь делаете?
На лице Кейт – изумление, однако она сторонится, позволяя нам войти в дом. После серебристых сумерек гостиная кажется угольной ямой.
Источников света всего два. Первый – луна, силами которой поднимаются морские волны. Второй – лампа в руках Кейт. Лицо у нее бледное, совсем как накануне, когда Кейт следила за нами с лестницы. Меня бросает в дрожь.
– Проводку я так и не наладила, – чужим голосом поясняет Кейт. – Сейчас свечи зажгу.
Наблюдаю, как она роется в шкафу. Пальцы на ручке коляски дрожат, а я не сознаю этой дрожи. Неужели мы действительно это сделаем? Обвиним нашу лучшую подругу в убийстве родного отца?
– Можешь уложить Фрейю в спальне, – говорит Кейт.
Собираюсь возразить – мы ненадолго, но вдруг киваю.
Конечно, мы не останемся на ночь; только предъявим обвинение и уйдем, но в любом случае будет сцена, и Фрейе присутствовать незачем.
Убираю из коляски адаптор, шепчу Фатиме:
– Без меня не начинайте. Я быстро.
Фрейя дремлет, пока я несу ее вместе с коляской по скрипучей лестнице, продолжает спать, когда я вхожу в комнату Люка. Осторожно опускаю коляску на пол, оставляю дверь приоткрытой.
С сердцебиением, которое, кажется, способно расшатать всю мельницу, спускаюсь к девочкам.
В гостиной уже горят свечи, кое-как установленные на блюдцах. Сажусь на диван, рядом с Фатимой и Теей. Руки у обеих сцеплены на коленях. Кейт застыла, окаменела.
– Значит, группа поддержки все-таки нагрянула, – произносит Кейт.
Открываю рот – но как начать? Язык сухой, прилип к нёбу, щеки горят от стыда. Чего именно я стыжусь? Может быть, собственной трусости?
– Черт, надо выпить, – бросает Тея.
Несет из серванта бутылку виски, наливает полный стакан. При свете свечей виски кажется черным, как нефть. Тея выпивает его залпом, вытирает рот.
– Айса, будешь? Кейт, тебе налить?
– Буду, – отвечаю я.
Голос чуть дрожит. Может, от алкоголя прекратится дрожь; может, я сумею сделать то, что должна. Тея наполняет мой стакан, я пью, обжигая нёбо, язык, десны, гортань. У нас два варианта развития событий. Первый – мы жестоко заблуждаемся и предаем дружбу, которой без малого двадцать лет. Второй – мы правы. Не знаю, что хуже.
В итоге начинает разговор Фатима. Она встает с дивана, шагает к Кейт, берет ее руки в свои. У Фатимы внутренний стержень тверже стали, просто его за внешней кротостью не сразу разглядишь.