– Не то чтобы во всем. Я скажу, что действовала одна. Вас впутывать не буду.
– Марк тебе не поверит, – задумчиво произносит Фатима. – Сама подумай – могла ли пятнадцатилетняя девчонка в одиночку тащить взрослого мужчину?
– Поверит, никуда не денется, – спокойно говорит Кейт.
На ум приходят рисунки. Сумела ведь Кейт убедить школьную администрацию в своем авторстве.
– Расстояние не такое уж и большое, – продолжает Кейт. – Если положить на клеенку т-те…
Кейт замолкает. Слово «тело» она произнести не в силах.
– Кейт, ты вовсе не обязана сознаваться! – выпаливаю я.
– Обязана.
Она подходит ко мне, гладит меня по щеке, заглядывает в глаза. На миг тонкие, нервные губы трогает печальная улыбка.
– Запомните, девочки: я вас люблю. Я вас всех очень сильно люблю. Простите меня. Выразить невозможно, как я сожалею, что впутала вас. А теперь я должна покончить с этой историей. Так будет лучше для всех. Мне пора сознаться.
– Кейт… – Тея, бледная, как полотно, способна вымучить только это слово.
Фатима встает, трет щеки ладонями, будто не верит, что наша дружба сейчас закончится – да еще вот так.
– Я тебя правильно поняла, Кейт?
– Правильно. Это – конец. Вам больше не надо бояться. Простите меня.
Кейт смотрит на Фатиму, переводит взгляд на меня, затем – на Тею.
– Хочу, чтобы вы знали: мне очень стыдно. Мне очень, очень жаль.
Да ведь Амброуз в предсмертной записке говорил практически то же самое! Других способов все исправить я не знаю… Не хочу, чтобы ты жила с чувством вины…
Кейт берет лампу и начинает подъем по лестнице. Верный белым, призрачным пятном маячит сзади. А по моим щекам, повторяя за дождем, стучащим в окна, бегут слезы. Потому что Кейт права. Это – конец. Конец, который я не могу и не хочу принять.
Уже глухая ночь. Поднимаюсь в спальню, даже не надеясь, что усну. В перспективе – лежание в темноте, прокручивание в голове бесчисленных вопросов. Да, еще я буду прислушиваться к дыханию Фрейи. Но я не просто устала – я вымоталась. Я словно выжатый лимон. Валюсь на кровать, не раздевшись, и отключаюсь, едва голова касается подушки. Сны мои тревожны и тяжелы.
Не представляю, сколько времени провожу в забытьи. Будят меня голоса из мастерской, точнее, из спальни Кейт. Там ссорятся, что-то в интонациях вызывает мороз по коже.
Несколько секунд уходит на то, чтобы вернуться в действительность, отбросить образы Кейт, Амброуза и Люка, которыми был полон мой сон, и сориентироваться во мраке. Сверху в потолочные щели сочится тусклый свет; мигает оттого, что кто-то бегает взад-вперед по комнате. Разговаривают на повышенных тонах. Голоса звенят, и звенит стакан с водой возле кровати, и сами стены, кажется, сотрясаются.