Уже бегу.
Уже бегу.
Уже бегу.
– Уже бегу! – кричу я снизу в ответ на призывы Оуэна, которые заглушают сонное хныканье Фрейи.
Оуэна я застаю с Фрейей на руках, ходящим взад-вперед, помятым, с отпечатком подушки на красной щеке.
– Извини, – Оуэн подавляет зевок. – Пытался укачать ее, но ты же знаешь, какая она, когда есть хочет.
Забираюсь обратно в постель, усаживаюсь, обложившись подушками. Оуэн подает мне Фрейю – возмущенную, раскрасневшуюся. Она поднимает оскорбленный взгляд и с удовлетворенным вздохом припадает к соску. Воцаряется тишина, слышно только, как жадно малышка тянет молоко. Оуэн снова зевает, проводит рукой по волосам, косится на циферблат, берет трусы.
– Уже собираешься? – В моем голосе удивление.
Оуэн кивает:
– Ну да. Какой смысл снова ложиться, если в семь все равно вставать? Ненавижу понедельники.
Смотрю на часы. Шесть утра. Я думала, меньше. Потеряла счет времени.
– А кстати, ты-то чего ни свет ни заря вскочила? Мусоровоз разбудил, да?
Я качаю головой:
– Просто не спалось.
Это ложь. Я почти забыла, какова она на вкус, как легко она соскальзывает с языка, как сильно после нее мутит. Тяжелый, теплый от рук телефон лежит в кармане халата, я его чувствую бедром. Жду, когда он завибрирует, принимая сообщение.
– Понятно.
Оуэн подавляет очередной зевок, застегивает рубашку.
– Кофе будешь? Могу и на тебя сварить.
– Да, пожалуйста, – отвечаю я и добавляю: – Оуэн…
Но он успел выйти и меня не слышит. Через десять минут он появляется на пороге с чашкой кофе. Десять минут – достаточное время, чтобы обдумать, что сказать, и как это преподнести, и отрепетировать тон необходимой степени беззаботности. И все-таки я вынуждена сначала сглотнуть, затем облизнуть губы, пересохшие от напряжения.
– Оуэн, вчера Кейт прислала мне сообщение.
– Кейт, с которой ты работаешь?
Он ставит чашку несколько резче, чем следовало, немного кофе проливается. Вытираю лужицу краем халата – чтобы книга не промокла и чтобы выгадать время.
– Нет. Кейт Эйтагон, с которой я в одной школе училась.
– А, эта Кейт! Та самая, что на свадьбу с собакой приехала?
– Да. Собаку зовут Верный.
Верный. Белая немецкая овчарка с черной мордой и темными, как сажа, крапинами вдоль хребта. Верный имеет привычку дежурить в дверном проеме, он рычит на чужих, а своим подставляет белоснежное брюхо, чтобы чесали.
– Ты получила сообщение. Что дальше? – напоминает Оуэн.
Выходит, я замолчала, сама того не сознавая. Потеряла нить.
– А, ну да. Кейт приглашает меня в гости. И я подумала: почему нет?
– Действительно. Тебе развеяться не помешает. Когда едешь?