Да.
Конечно, торжественное собрание проходило торжественно. Сильно па́хнул одеколон «Шипр», сильней «Красной Москвы», и начистка для сапогов тоже па́хнула.
Я смотрела, кто собрался на собрание.
Допустим, в такой день мне надо было б смотреть на лица коллектива и военных, которые пришли отметить, и думать про что никакая сила нас не сбо́рет, ни на земле, ни на небе. Про землю — это всем-всем понятно, а про небо — потому что ж в Чернигове есть и летное училище тоже. Про что никто нас не сборет на воде я и не подумала б, потому что в Чернигове воды нету. Только речка Десна, а еще и Стрижень, а это ж не вода для войны.
И, может, мне б от таких ду́мок стало хорошо. Так хорошо, что страх. Может, мне б захотелось сделать что-то большое — под момент.
Допустим, стать на колени, своей рукой забрать край кистястого занавеса, вроде знамя родины в горячей крови, и сказать наверх одними своими губами, чтоб никому не мешать:
— Боже! Убей всех империалистов!
По правде, у меня в голове было другое. Я у себя в голове была бесстыжая.
Я думала про себя, что я простая подавальщица, что на мне бутылочное платье с хорошей шерсти, что на мне новисенькие чулки с капрона на новисеньком поясе с атласа и с резинками, что на мне новисенькая шелковая комбинация, что на мне трусы не сатиновые, а новисенькие, с шелка, что один лифик на мне подгулял. Лифик мне шила Зоя, с прострочкой, у нас и на базаре с рук стоящего не купишь, я наметила в Киеве купить, как у Пановой…
Я думала, что у Норинской тоже ж, наверно, лифик не какой попало, что Норинская с Польши, наверно, навезла и того, и сего.
Я думала, что у Катерины повна пазуха цицёк, что у Надежды кролиные уши… А что у меня под всем-всем — чистое девичье тело, что у меня тело как бархатное, вроде занавес или вроде знамя родины, а может, и как скатерть с стола, где президиум.
Александр Иванович в эту самую секундочку взял — раз! — свою руку положил и трогает материю, и трогает…
Я в эту самую секундочку подумала, что ой, Александр Иванович, ой, Александр Иванович, ой, Александр Иванович, что как же ж мне, Александр Иванович………………
Потом я подумала, что получились вы перед мной, Александр Иванович, нечестная свыня, что знамя родины тому порука.
Потом я подумала, что ой, какая ж порука, Александр Иванович, рука ж какая у вас, какая…
Я стала на колени, забрала себе в кулак край кистястого занавеса, вроде знамя родины в горячей крови, и сказала наверх одними своими губами, чтоб никому не мешать:
— Боже! Пусть Александр Иванович меня потрогает!
Не знаю, как уже это получилось, а только когда я встала с коленей, меня трошки повело, в голове взялось вроде туманом.