Я хоть и не кушала в эту секундочку, а подавилась. Конечно, всякая девушка подавится от подобного. А я то, что стало мне поперек горла, в себя глотанула и сказала:
— Первое. Я не виновата ни перед кем. Второе. Гад вы, товарищ Канельсон, говорить такие слова девушке.
А Яков вел и вел мне свое:
— Дурная! Я ж не про твое девичество сраное! И шоб ты знала и запомнила про невиноватая — намываться перед теми будешь, перед кем не виноватая. Там тебе и рушничок дадут, если шо. Ага. А про расплатисся — ты давай мне правду про такое: ты ж по природе еврейка?
Опять у меня в горле заперечило.
А Яков сказал мне в глаза:
— Я весь твой красивенный выворот вижу. И выворот этот есть еврейский дальше некуда.
Я шваркнула поднос прямо на пюре и на все-все и твердо пошла с коморы.
Катерина встретила меня смехом:
— Мария, шо-то ты сильно недовольная вернулася от своего товарища… Не понравилася ему твоя еда? Или, може, твое шо-то такое еще ему не понравилося? Мущины — они ж скорые на нетерпеж…
Конечно, Катерину я стерпела. Якова — не стерпела, а Катерину стерпела. Хоть они — мне что тот, что эта.
Я решила смеяться с Катериной одним смехом:
— Ой, Катерина, то ж мущины, а то Яков…
Катерина аж голову назад закинула, смеючись с моих слов. А не надо б ей голову назад закидать — зубов на такой смех у Катерины не хватило.
Катерина отвеселилась и говорит мне:
— Иди до хаты. Александр Иванович приходил, лично. Распоряжение дал, шоб тут не толклися. Кого надо — вызовут.
Я и пошла себе.
Я иду и сама себе думаю. Думаю не про вызовут, не про страх, а про другое. Оно ж ни с чего вроде, а я думаю.
Есть поцелуй между мужчиной и женщиной. Я тоже такой поцелуй испытала. Сергей у меня сильно попросил, и я ему разрешила. Допустим, некоторые мужчины кроме Сергея тоже хотели меня целовать, а у меня не просили. Я ж такого никому не разрешу, если без просьбы. Сергей никогда сам не лез, а всегда спрашивал, или можно.
Да.
Конечно, Мурзенко не спрашивал. Это не считается, потому что по работе.
Сергей, когда меня целовал в рот, сильно цмокал своим языком мой язык и своими зубами давил на мои зубы. По правде, все-все другое в поцелуе мне нравилось. Оно ж в животе замирало, и вроде там сало начинало топиться на смалец и цивочкой тонюсенькой вытекало, вытекало, вытекало…
Я подумала, что, может, у Катерины тоже.
Потом я подумала, что у Катерины зубов — до середины, а с середины — через один на третий, что язык у Катерины толстый.
Потом я подумала, что, может, Александр Иванович цмокает тоже.
Потом я подумала, что у Надежды язык в кролиной шерсти.