— всякое слово в сей строке противно истине. Воспеваемый полководец был лифляндец, следовательно, Россия для него не чужая земля, лифляндцы для нас не иностранцы, и они и мы должны удивляться сему изречению. Лифляндские дворяне в течение ста лет, со времен императрицы Анны Иоанновны, во все бывшие кровавые войны, не исключая ни одной, кровью своею доказали, что Россия для них не чужая земля, приобрели полное право носить имя русских, и отличное их служение на всех поприщах сие подтвердило; а поэт для мнимого превознесения своего героя решил, что он хотя и лифляндец, но не русский и Россия для него земля чужая; следовательно, поэт решил, что и другие лифляндцы, служившие в России на разных поприщах, тоже не русские. Сие пиитическое решение удивило меня тем более, что оно противно мнению полководца, которое я неоднократно от него слышал.
Все в жертву ты принес — каждый служащий на военном поприще несет в жертву всю жизнь, а богатый военнослужащий иногда приносит в жертву свое имущество, проживаемое на службе. Что ж принес в жертву России описываемый полководец? — Ничего!»
[100].
Протест Л. Голенищева-Кутузова вызвали и стихи:
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
В автографе в альбоме Елены Павловны он читается:
Бессмысленный народ, спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
«Сей стих, — писал Л. Голенищев-Кутузов, — для меня совершенно непонятен. Многие военные писатели на разных языках и преданные Наполеону признали, что до взятия и после взятия Смоленска он сделал важные ошибки, и что ежели бы остался в Смоленске, последствия могли быть совсем другие. По мнению поэта, что воспеваемый им полководец своими действиями спас Россию, должно предполагать, что он предвидел и знал все ошибки, которые сделает Наполеон в войне против России. — За год вперед предвидеть ошибки Наполеона, не в делах политических, не по внутреннему управлению, а именно ошибки его по военному искусству, и в таких действиях, которые не начаты!!! Подобною способностью к предвидению, к проницательности кажется никто не был одарен, — и наш полководец был чужд, далек от такого беспредельного самомнения, каковое ему приписует поэт»[101].
К теме «Полководца» Л. Голенищев-Кутузов неоднократно обращается и в своих дневниках. Так, 17 октября 1836 года он вносит следующую запись:
«Вчера... был день моих именин, а потому все мои родные и добрые друзья приехали нас навестить, была и кузина Лиза Хитрово. О Пушкине. Говорю о нем вот почему: она была очень возбуждена и крайне раздражена стихами, которые Пушкин написал к портрету Барклая, отметив его замысел спасения России своими пресловутыми маневрами в 1812 году. Стихи эти в Современнике. Среди них есть и прекрасные, но они совершенно противны истине — он говорит между прочим: