– А… эта… У себя она.
– Позови-ка ее в горницу.
– Сей момент!
Оборванец исчез в боковой двери, а Петр шагнул в большую комнату. Алексей Николаевич последовал за ним, встал так, чтобы видеть всех, а сам прижался к стене.
В горнице, освещенной огарком свечи, стояло два десятка нар. Посреди тянулся длинный стол, уставленный пустыми бутылками и мисками с объедками. Пахло немытым человеческим телом, кислой капустой и свежей блевотиной. На нарах лежали по два человека, так что свободного места не оставалось. Еще нескольких Лыков заметил на полу.
– Всем проснуться и предъявить документы! – зычно крикнул Англиченков. – Полиция, мать ее ети!
На этих словах народ заворочался, раздались ругательства, но вставать никто не спешил.
– Дай поспать, ирод, – послышалось с соседней нары. – Вишь, повадился через день ходить. Все равно денег нет, ничего не заколотишь.
Тут из сеней вбежала низенькая разбитная тетка и визгливо заголосила:
– Петр Павлович, да что же вы с моей коммерцией делаете! Без ножа режете. Никто больше к Казачихе не придет, и буду я с голоду помирать.
Но тут же перестала голосить и внимательно воззрилась на питерца.
– Ой, а кто это с вами? Новенький?
– Это помощник пристава Четвертого участка господин Лыков, – ответил надзиратель, не моргнув глазом.
– А почему я не знаю? Я весь кадр помню в лицо, а тут помощник пристава – и мимо меня.
– Только что вышел в приказе, – пояснил Алексей Николаевич. – Первый день на службе. Вот, осматриваюсь.
– А… – протянула хозяйка с видимым недоверием. Но Англиченков не дал ей долго раздумывать:
– Знакомьтесь, ваше благородие: Ольга-Генриетта-Вильгельмина Юльевна Колбасенко, вдова хорунжего. Оттого и прозвище ей Казачиха. А это ее притон.
– И вовсе у меня не притон, – возразила хозяйка. – Ночуют люди, да. Кормлю их из жалости. Помогаю бедным, так это не возбраняется.
– И все бедные тут с паспортами? – ухмыльнулся надзиратель. – А давайте проверим.
– Петр Павлович, лучше не надо, – взмолилась Казачиха. – Я поздно пришла от всенощной, устала… Ну, не посмотрела виды. Каюсь, грешна – долго Богу молилась. Неужели вы накажете за это несчастную вдову? В следующий раз, обещаю, все будут с пропиской. А?
– На усмотрение господина помощника пристава, – покосился на питерского сыщика ростовский.
Лыков принял важный вид:
– Ну, я полагаю, на первый раз надо простить. Богу молиться не грех, это начальством даже поощряется.
– Ой! Вот сразу видать порядочного человека! – расчувствовалась вдова. – Мы с вами душа в душу будем жить, господин Лыков. Вы заходите почаще. Можно с Петром Палычем, а лучше без него.