Я стою и думаю, что немногие люди в моем положении стали бы перечить пожилой женщине или просто одарили бы ее скептической улыбкой свысока. Говорила она правду, а боль ее была непритворна.
Через деревню наконец прошла к загону автомашина с доярками; беседа наша с Коженовой неожиданно для меня затянулась надолго. Я не стал определять свое отношение к сказанному, хотя слова бывшей председательши колхоза тронули меня. Желая удержать разговор в этом же плане, я продолжал, как говорят, «гнуть свое».
— А вы не думаете, Мария Ивановна, что прошлая война, в которой мы потеряли миллионы людей, наложила на всех нас и даже на наших детей слишком горький отпечаток? Может быть, высокая потеря крови народом сказывается на нашем настроении, потому и радость уже не ощущается так, как раньше?
— Раны от войны на душе остались, но ведь жизнь не могла остановиться на месте. Я уже говорила, что после Победы мы осушили слезы и по многим причинам испытывали радость. Потом что-то такое надорвалось, побледнело, а может быть, и совсем затушевалось для людей, во что верилось.
— Вы хотите сказать, Мария Ивановна, что на психику сельских жителей действует то, что деревня в привычном представлении уходит в прошлое? События стали развиваться не только так, как представлял их Петр Карпович, но и большинство из нас. Возьмем, только вашу деревню: из полсотни дворов осталось семнадцать, а из четырехсот душ всего лишь двадцать семь. Да и то пожилых! Молодые ушли в город, а в других деревнях и такого соотношения не осталось. Без молодых некому стало «заводить» радость, создавать «кипение жизни». Отсюда и наше нерадостное настроение.
— Все это так. Только и не в этом причина, — опять встрепенулась Коженова. — В городах вон сколько сбилось народу! А какая там радость? Пьяных еще больше, хулиганство; жалуются, растут на производстве прогулы за прогулами, от былого энтузиазма осталась только видимость, которую, оказывается, называют «ненаглядной агитацией». С каждого рабочего собрания не чают как поскорей уйти, а у нас стали за время, проведенное на собрании, начислять зарплату. До чего же мы так дойдем, Николай Иванович?
Время приближалось к десяти, и мне нужно было ехать в Угру. Я поблагодарил Марию Ивановну, которая еще раз пригласила нас с шофером выпить молока. Я поблагодарил ее за интересную беседу. Пора было ехать. Мы распрощались с ней и поехали в Угру.
Не знаю, как бы вели себя другие в моем положении; стали бы они притворяться всезнайками и отвергать бесхитростные рассуждения пожилой колхозницы из деревни Вязовец Угранского района?