«Ну как, оклемался?»
Гость был так слаб, что не имел силы пожать плечами.
«Ты откель, паря?»
Ответа не было — да и какой мог быть ответ. Губы лежащего зашевелились, он спросил: «А ты?»
«Что я?»
«А ты кто?»
«Кто я есть, — сказал хозяин. — Ты разве не видишь?»
«Нет», — сказал пассажир. Он приподнял голову, глаза его блуждали.
«Меня ищут», — сказал он.
Старик словно не слышал.
«За мной гонятся».
«Кто ж это за тобой гонится?»
«Они. Идут».
«Ну и пущай идут».
«Сюда идут. Спрячь меня. Спрячь куда-нибудь».
Старик скосил бровь на пса:
«Иоанн! Поди погляди».
Иоанн повернул морду к порогу.
«Крадутся», — прошептал пассажир.
Пёс не двинулся.
«Нет там никого, — сказал хозяин. — Он хоть и старый, а нюх не потерял. Ты не боись. Никто по твою душу не придёт».
Пассажир спросил:
«Это у него такое имя?»
«Такое имя. Иоанн Четвёртый».
Помолчав, он снова спросил: почему четвёртый?
«Потому что был до него Третий».
«Но ведь он был… кто он был?..» Пассажир брёл по снегу, не давая себе роздыху, потому что знал, что не поднимется; изо всех сил ворочал языком, боясь, что вовсе не сможет говорить.
«Чахлый был пёс, долго не прожил», — сказал хозяин, и вновь беглец погрузился в небытиё. И прошёл ещё один день, и прошла ночь. Мир вокруг гостя постепенно восстановился, как если бы Творец, в которого он не верил, сызнова отделил тьму от света и твердь от воды. В окнах стоял белый день. Пахло душистой травой от пучков, висевших под щелястым стропилом. Половину избы занимала печь. Старик, босой, в белой посконной рубахе, стоял на коленях в красном углу, перед иконами в полотенцах, с огоньками в висячих плошках.
Старик держал в руках глиняную посудину. Открывай рот, приказал он, дунул на круглую деревянную ложку и поднёс к губам гостя. Пассажир обжёгся и поперхнулся. Пассажир смотрел на старца неподвижными округлившимися глазами и покорно глотал суп. Несколько дней спустя, в тулупе и заячьем малахае, в огромных разношенных валенках, он сидел на завалинке, щурился от яркого света; вокруг капало, сосульки сверкали на солнце — была ли это оттепель или уже весна? Малорослый пёс Иоанн IV сидел рядом на тощем заду, моргал рыжими ресницами, что-то соображал.
«Вот так», — вслух подытожил беглец.
Подобие пролога. Дровокол и Сатурн. Снег
В декабрьскую ночь, которую вспоминаю, прежде чем начать эту страницу, я получил производственную травму, случай не такой уж редкий в наших местах. Я работал на электростанции, это имело свои преимущества и свои недостатки.
Мне не нужно было вставать до рассвета, наоборот, в это время я заканчивал смену и брёл домой, предвкушая сладкий сон в дневной тишине. Вечером, когда возвращались бригады и секция наполнялась усталыми и возбуждёнными людьми, я приступал к сборам, влезал в стёганые ватные штаны и всаживал ноги в валенки, голову повязывал платком, чтобы не дуло в уши и затылок, нахлобучивал шапку, надевал ватный бушлат и запасался латаными мешковинными рукавицами. В синих густеющих сумерках перед вахтой собиралось человек восемь таких же, как я. Рабочий день в это время года у бригадников выходил короче, так как съём с работы по режимным соображениям производился засветло, — у бесконвойных же, напротив, длиннее.