Несколько стариков и старух упали недалеко от школы. Румын, замыкавший толпу, помог им переместиться под ближайшие деревья, и уложил в сугроб. Больше старики не шевелились, и через короткое время их занесло снегом. Один из стариков поднял руку, как будто с кем-то прощался. Потом рука упала и утонула в снегу…
Их никто не тревожил до весны…
Я разговаривал позже со своими одноклассниками. Примерно то же они наблюдали тогда на всех центральных улицах города, вплоть до Ольгиевского спуска.
Мама и в такой холод ездила на товарняках по селам. Выменивала «городскую» одежду на кукурузную, а иногда пшеничную муку. Изредка привозила кусок свиного сала, тогда она светилась от радости. Мы с Ленькой получали по кусочку просоленной свиной шкуры и жевали до тех пор, пока от нее ничего не оставалось, растягивали удовольствие. В такие дни мы с сестрой ожидали, когда она сварит мамалыгу с жареными шкварками. Мы считали, что ничего вкуснее не бывает.
Мама научилась хорошо готовить мамалыгу. Возможно, Ольга Каземировна подсказала ей, как нужно обрабатывать крупу. Вначале мама прожаривала ее на большой сковородке до тех пор, пока она слегка не темнела. Запах распространялся по всему «калидору». Потом мамалыга варилась в большом казане на примусе и долго там пыхтела, а я ждал, пока она напыхтиться — это было мучительно долго. Когда на маленькой сковородке поджаривались шкварки, я от нетерпения бегал и заглядывал, ожидая, когда они станут светло-коричневыми. Бегал молча, а в животе урчало до боли… Содержимое казана и всю имеющуюся еду мама распределяла на много дней. Когда я или сестра просили добавки, она отвечала: «есть — так жопе честь, а что будем завтра есть?»
О довоенной еде все забыли очень скоро. Иногда кто-нибудь вспоминал как добрую сказку о том, как хорошо жилось до войны: можно было покупать в магазине недорогой хлеб, батоны, пирожные… Я не понимал, почему они не накупили еды впрок?
На голодный желудок женщины вспоминали детские песни: «ой, хорошо в Стране Советской жить…», и тому подобные. Иногда радовались, что никого ночью не арестовывают. Румыны просто вешают и стреляют прямо на улицах, а еще от них можно недорого откупиться, если есть чем. Во все времена, всем и всегда казалось, что у одесситов «денег куры не клюют». Кроме того, им всегда весело. Скучать и вправду не давали, обыскивая комнаты, ощупывая постели… Ничем не отличались от других и румынские власти.
Во время оккупации коммунальные квартиры нашего дома были полупустыми, некоторые вовсе пустовали. В них поселились румынские солдаты, позже — немецкие. Жильцы ходили тихо, общались между собой осторожно.