Просто полопались струны…
Всю оккупацию пылилась на гвозде гитара семиструнная. Не до нее было отцу, а маме, которая вспоминала иногда невеселое довоенное время, когда все ожидали ареста, тем более. Папа приходил иногда в день получки, извинялся: «Маня, я сегодня выпил кружку пива». Снимал гитару со стены, настраивал и пел: «Эх, загулял, загулял, загулял, парень молодой…» Как пел отец до войны, я помню смутно.
Зато хорошо помню, как папа пришел из военкомата 11 апреля, снял с гвоздя гитару, и запел как-то буднично-привычно, как будто каждый день играл и пел:
Сегодня с вами запою я песню,
А завтра нет меня, — уйду от вас.
Не забывайте цыгана песню,
Прощай мой табор!
Пою в последний раз…
Мама молча заплакала, а я впервые слышал спокойный голос поющего отца, похожий на тот, который я слушал, сидя на заборе из ракушняка во дворе Театрального переулка… Тогда ни я, ни мама не знали, что и в самом деле слушаем песню в папином исполнении последний раз.
Потом гитара висела на том же гвоздике, пока я не стал пробовать играть на ней. Сама она не играла. Просто полопались струны и сломался гриф…
Мы получили только одно письмо с фронта, в котором папа писал, что утром они идут в первый бой. Письмо было очень патриотичным. Больше писем не приходило. Очевидно, это был его не только первый, но и последний бой.
Через несколько месяцев пришло извещение 910 CП № 0821–1944 г, в котором сообщалось, что Маляр Семен Иванович, стрелок 910-го стрелкового полка 243-й стрелковой дивизии погиб 5 мая 1944 года. Место захоронения: пропал без вести.
Такое место захоронения указывалось самое меньшее в сорока процентах извещений о гибели солдат и офицеров (см. «Книга памяти Украины», изд. «Маяк», Одесса, 1994 г.). Их не скоро признавали погибшими: а вдруг попал в плен, тогда их семьи становились семьями предателей, и с ними следовало разбираться по-другому.
При наступлении наших войск, кого немцы могли брать в плен? Они сами сдавались тысячами. А тогда, по-видимому, все свежее пополнение одесситов апрельского призыва послали в такой прорыв, где собирать от того, что осталось на месте боя было просто нечего, как и разбираться, где кто похоронен. Правда, такое отношение командования наших войск к погибшим солдатам, да и офицерам тоже, было повсеместным, поэтому нет смысла развивать эту тему.
В шкафу еще много лет висел коричневый костюм отца — ждал своего хозяина.
* * *
Привычно смотрелся разбомбленный город в солнечный теплый день, и, наверное, грустно выглядели веселые одесситы, пережившие оккупацию с 16 октября 1941 года… Они радовались освобождению на фоне развалок и воронок от бомб.