До принудительного свёртывания симуляции оставалось еще полтора часа, поэтому они снова забрались под одеяло. Даже говорить не хотелось – слишком уж угнетали перспективы. Поэтому они просто лежали молча, обнявшись.
– Как же мы дошли до всего этого? – спросила Канзи, словно размышляя вслух. – Прячемся в симуляции, чтобы иметь возможность открыто поговорить. А ведь пару недель назад и мысли такой не возникало! Как быстро всё встало с ног на голову…
Рун молчал. Он знал, что Амине страшно – и ему тоже было страшно. Он тоже не понимал, как можно было дать затянуть себя в эту интригу. Но чтобы ещё больше не расстраивать подругу, старался быть храбрее, чем есть.
– Есть вещи, которые от нас не зависят, – сказал Этингер. – Куда приведёт нас кривая времени, например. Ты уж мне поверь как историку, лучше об этом не переживать. Время – оно как железная дорога. Будущее впереди, прошлое – позади, а настоящее – это несущийся на всех парах поезд, никем не управляемый. Мы все сидим в вагонах и не можем ни остановить состав, ни даже замедлить его. Только весело несёмся навстречу неизвестности… А однажды спрыгиваем с него. Прямо на полном ходу. И остаёмся лежать на обочине прошлого, пока настоящее уносит остальных всё дальше и дальше в туман...
– Как-то мрачновато. Неужели ты правда всё так и воспринимаешь?
– Нет. Я предпочёл бы что-то более оптимистичное, – Рун задумался и добавил: – Наверное, в этом и есть моя беда.
За всеми этими тревожными разговорами веселье и романтика утекли, как песок сквозь пальцы. Поэтому всю дорогу домой они оба молчали. Не так Рун хотел, чтобы заканчивались его свидания, но выбирать не приходилось. Глядя, как мелькает за окном вагона ночная люменисценция, он дал себе обещание, что если они выберутся из передряги – лишь бы только выбрались! – он костьми ляжет, но сделает так, чтобы Амина рядом с ним улыбалась.
Этингер проводил подругу до её номера, они обнялись на прощание, и Рун уже развернулся, чтобы уйти к себе, как вдруг услышал тихое:
– Может, останешься сегодня со мной?
Он обернулся: Амина смотрела на него так, словно сама не верила, что это сказала. И всё же под смущением и досадой Рун отчётливо разглядел умоляющий взгляд маленькой напуганной девочки. Если бы он не согласился, она бы не обиделась. Если бы он думал слишком долго, она бы сама отказалась от своих слов. Но он ответил:
– Конечно. Я останусь.
И получил в награду вздох облегчения.
На этот раз они легли вместе по-настоящему, но Руну всё равно казалось, что это уже не впервые. Раньше в такие моменты он волновался, а теперь будто вернулся к чему-то давно знакомому, изначальному. Большую часть жизни Этингер прожил один и не привык делить постель с кем-то ещё, но именно в ту ночь вместе с Аминой он, даже несмотря на тревогу и подавленность, спал как убитый.