Во время наших тет-а-тет Малышка была просто невероятно красива. Казалось, что она даже красивей, чем в начале нашего романа, поскольку здесь нужно воспользоваться именно этим словом.
Я все время желал коснуться ее невероятной, светлой кожи, как у таитянки, бархатистой, пробуждающей желание. Тогда я гладил ее лицо, очень нежно, иногда долго-долго целовал ее в щечку. Ее волосы, густые словно грива, тончайшая прелесть ее запястий и ладоней, всякое проведенное с нею мгновение, всякий раз, когда я видел ее, делали меня счастливым.
Она была живой и очень умной. В свой работе она восхищала меня своими умениями, а еще больше – своим организаторским чутьем. Для девушки в таком возрасте это было деликатным и трудным заданием. Но со своими обязанностями она справлялась прекрасно, по ее причине ничто и никогда не обламывалось.
Она тщательно изучила словарик Монтаня и теперь задавала мне массу вопросов. Не имея понятия о грамматике, она не могла составлять предложений на правильном французском, зато словарный запас был у нее богатым. Задавая ей вопросы, я открыл, что она прекрасно может высказываться и выражать свои мысли.
В ней сосуществовали две личности: именно это меня в ней и привлекало. Ее белую часть составляли светлая кожа, деликатность черт и удивительная прелесть движений. Ну а кроме того, в ней оставалась одна только Африка. Когда она растирала просо для Лилипутов в огромной деревянной ступке, у нее были такая же выгнутая луком спина и долгие, регулярные движения рук, как у всех африканских женщин, растирающих просо. У нее были прекрасно сформированные мышцы, она была замечательно сложенная и суховатая, привыкшая к трудам жизни. Во время наших забав я не раз имел возможность заметить силу ее рук и бицепсов, развитых упражнениями со ступкой.
Вечером, когда все уже лежали в своих постелях, я отправлялся к ней; мы садились возле ее москитной сетки, в ее маленьком салоне. Там же, чаще всего шепотом, мы разговаривали о всем и ни о чем, ради самого удовольствия пребывания вместе.
- Ты, уехать?
- Да, когда-нибудь я уеду.
- Ты, уехать, твоя дом?
- Нет, не домой. Хотя, наверное, так. У меня везде есть дома.
- Ты, много дома? Ты делать дом, я в дом все стирать, делать чисто. Ты приходить, довольный.
Иногда она рассказывала мне бесконечные истории о собственной деревушке, где было много братьев и братьев отца, где мужчины подкладывали свинью один другому, а женщины напускали одна на другую злые чары. Я слушал невнимательно, поглощенный игрой теней на ее щеках или же долгим изгибом ее шеи, загипнотизированный ее громадными черными глазами, отдаленными от моих всего на пару сантиметров. Потом я отправлялся спать с легким сердцем, более расслабленный и счастливый, чем когда-либо ранее.