- Угу-гу-гу!!! Угу-гу-гу!!! Ну, уматывай!
Пауло зарядил ружье и выстрелил в воздух. Весь наш шум привел лишь к тому, что наши следопыты, склоненные над своей работой, начали смеяться, а слоненок отскочил на несколько метров. Но вот уйти он не решился. Снова он подошел, глядя своими огромными, печальными глазами, которые лишь усиливали наши угрызения совести, и вновь он начал подпихивать лбом тело своей мамы. При этом он еще водил своим поросшим длинными шелковистыми волосами хоботом по шкуре слонихи, мешая следопытам работать. Младший из Лилипутов, которому эти движения маленького хобота надоели, что-то гневно защебетал, после чего внезапно схватил лежащее у своих ног мачете и вонзил его в шею слоненка.
Мачете, довольно глубоко вонзенное в тело, застряло; из под него вытекала струйка крови. Лилипут яростно щебетал и размахивал руками, чтобы отогнать малыша, который крутился тут же, уже совершенно перепуганный.
И я сделал то, что казалось мне совершенно логичным: зарядил ружье, подошел к слоненку, долго целился, ожидая, пока он не успокоится, и выстрелил, когда тот появился на мушке. Слоненок свалился на тело своей матери.
Лилипут подошел, чтобы вытащить свое мачете, поднял его высоко вверх и, с блестящими глазами, начал смеяться, обнажая десны – диким и неприятным смехом.
У Монтаня что-то защелкнуло, и он взорвался:
- Вы все тут с ума сошли! Крыша совсем поехала!
Началось. А ведь после этого должно было следовать и продолжение. Реакция на множества дней, в течение которых парень чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Монтань вопил, весь багровый, не владея собой, с перекривившейся на лбу повязкой и сжатыми добела пальцами на прикладе. Его вопли переходили в фальцет, иногда он вообще терял голос. Монтань упивался собственными словами, забываясь в собственном бешенстве. Да, парню, видимо, было совсем паршиво.
Мы были сумасшедшими. Мы были свиньями. Мы не имели права на что-либо на этом свете. И у нас не было никаких оправданий. Мы вышли навстречу смерти. И все об этом знали! И все об этом знали, а ему не сказали. И мы сделали это специально. Мы были далеки от всего, совершенно далеки. И нужно остановить все эти безумия и посвятить все силы на поиски шанса найти мир истинный! И еще куча других вещей, которых Монтань никогда бы не сказал, если бы не завелся.
Я пожал плечами и перезарядил ружье, чтобы хоть что-нибудь сделал, пока Монтань драл горло. Я позволял ему разрядиться… Через пару минут он опомнится и поймет, что я не мог сделать ничего, как кроме застрелить этого малыша. И что я не был виноват в этом нервном срыве. Зато Пауло разорался еще громче: