Расстроенный менеджер покачал головой.
Взявшись за руки, Рафилла и Луис вышли из офиса и направились к красной спортивной машине Луиса, которую Рафилла подарила ему недавно на двадцатишестилетие.
Люди с любопытством оборачивались на них, ведь они — местные знаменитости. Для встречных мужчин и женщин они олицетворяли молодость и славу.
Какая-то секретарша, спешившая на обед, попросила у Луиса автограф, протянув ему журнал с его фотографией.
Луис улыбнулся и спросил ее имя.
Рафилла обратила внимание: девушка покраснела, и отметила про себя, что она смотрит на Луиса, как на существо высшего порядка.
— Этой женщине хочется твоего тела, — мурлыкнула Рафилла, дразня Луиса, когда они отошли.
— Да, но оно уже принадлежит другой, дорогая.
— А то я не знаю!
Почему-то они не пошли купаться, а вернулись домой и занялись любовью. Джон Джон гостил в эти выходные у друзей, поэтому вечер пятницы плавно и приятно перешел для них в субботнее утро.
Рафилла проснулась рано и решила удивить Луиса, приготовив завтрак. Кулинарка она была неважная, но уж приготовить яичницу с ветчиной и помидорами Рафилла была вполне в состоянии. Накинув на себя только футболку и собрав волосы сзади в хвост, она отправилась на кухню, тихонько напевая про себя.
Луис спал голый, и на кухню он зашел, не потрудившись одеться. Его крепкое тело отливало бронзовым загаром, черные волосы взъерошены.
— Мне кажется, я тебя люблю, — сказал Луис, потупив взгляд.
В подтверждение своих слов он обнял ее сзади, и его руки скользнули под футболку.
О яичнице уже никто не вспоминал. Да и зачем им нужна была пища, когда они могли наслаждаться друг другом?
— Мистер Монделла?
Голос шел откуда-то издалека.
— Мистер Монделла, вы меня слышите?
Что за идиотский вопрос? Он ничего больше не может делать, кроме как слышать. Он лежит на больничной кровати, забинтованный с головы до ног. Даже глаза закрыты. Ему вкололи морфий, а он все равно чувствует глубокую, непроходящую боль.
— Мистер Монделла, — озабоченно произнес доктор, — вы меня видите?
— Увижу, когда с меня снимут эту проклятую повязку, — пробормотал Бобби.
— Но ведь повязку сняли, — сказал доктор. — Вы меня не видите, а? Не видите… не видите… не видите… не видите?..
Он резко сел на кровати, обливаясь потом. Снова этот кошмар. Боже, он не может спать, все время вспоминается ужас того рокового дня год назад.
„Я слепой, — беспомощно подумал Бобби. — Я слепой, черт побери. И никому нет до этого дела…“
Дрожащей рукой он потянулся за бутылкой бурбона, которая теперь постоянно стояла возле его кровати. Настольная лампа с глухим звуком шлепнулась на пол.