— Меня это ничуточки не трогает, — сказала Блю. И правда, как можно тревожиться из-за прошлого какого-то неведомого ей человека? — Я всего лишь хочу знать факты.
Персефона покачала головой.
— Ты просто на удивление рассудительна.
Блю пожала плечами и повернулась к Калле.
— И что тебе говорит эта свеча?
Калла вытянула руку, в которой держала свечу, и прищурилась.
— Только то, что ее используют для ясновидения. Вернее, для поиска предметов. Как я и ожидала.
Она продолжила осматривать помещение в поисках более многообещающих предметов, а Блю задумалась о том, что ей только что рассказали об отце, и обнаружила, что все равно испытывает к нему совершенно беспричинную нежность. К тому же она с удовольствием услышала, что он был умен.
— Я слышала, как мама сказала Нив, что поиски должны быть примерно такими же, как в онлайне.
— Похоже на правду, — ответила Калла. — Это же всего лишь любопытство. Нельзя сказать, чтобы она была к нему так уж привязана.
— О, не знаю, не знаю, — пропела Персефона.
Блю сразу насторожилась.
— Постой, постой, так ты считаешь, что мама до сих влюблена в… У него было какое-нибудь имя?
— Пупсик, — сказала Калла, а Персефона захихикала, видимо, вспомнив ошалевшую от любви Мору.
— Ни за что не поверю, чтобы мама называла какого-нибудь мужчину пупсиком, — заявила Блю.
— Тем не менее так было. И еще, любовь моя. — Калла взяла пустую миску. На донышке засохла корка, словно когда-то здесь была какая-то густая жидкость. Вроде теста для пудинга. Или крови. — И еще, мой орешек.
Блю стало стыдно за дурацкое поведение матери.
— А вот это ты уже выдумываешь.
Персефона, слегка порозовевшая от сдерживаемого смеха, покачала головой. Несколько локонов уже выбились из пучка, и у нее был такой вид, словно ее краем задел промчавшийся торнадо.
— Увы, нет.
— Но с какой стати кого-то можно назвать…
— Задействуй свое воображение, — посоветовала Калла, повернувшись к Блю и картинно вскинув одну бровь, а Персефона все же расхохоталась.
Блю скрестила руки на груди.
— Ну, конечно…
Ее серьезность заставила родственниц полностью утратить контроль над собой. Покатываясь со смеху, они наперебой перечисляли другие ласкательные прозвища, которые Мора, судя по всему, насочиняла восемнадцать лет назад.
— Да, его звали Баттернат, — выдавила из себя Персефона. — Серый орех.
— Леди, — сурово сказала Блю, — у нас осталось только 45 минут. Калла, потрогай-ка вот это. — Она указала на зеркала. Они казались ей самыми зловещими из всех странных предметов, имевшихся в помещении, что было вполне веским предлогом для того, чтобы заняться ими.