— И все же, как его звали?
Ее мать откинулась на кровати. Она лежала поперек, и, чтобы поставить ноги на край матраса, ей пришлось согнуть колени, а Блю — убрать свои ноги, чтобы она их не придавила.
— Артемус.
— Неудивительно, что ты звала его Баттернатом, — сказала Блю. И прежде, чем мать успела что-то ответить, добавила: — Погоди… Артемус — разве это не римское имя? В смысле, латинское?
— Да. И я вовсе не считаю его плохим. И разве я учила тебя судить о людях за глаза?
— Учила, учила, — отозвалась Блю, думая о том, может ли быть то, что в ее жизни вдруг возникло столько всего, связанного с латынью, простым совпадением. Неверие в возможность совпадений, о котором так часто говорил Ганси, начало въедаться и в нее, потому что ей самой совпадения уже не казались случайными.
— Возможно, — чуть помолчав, согласилась Мора. — В общем, слушай. Что мне известно… Я считаю, что твой отец имеет какое-то отношение к Кейбсуотеру или к силовым линиям. Когда-то давно, еще до твоего рождения, мы с Каллой и Персефоной увлеклись вещами, которыми нам не следовало бы заниматься…
— Наркотиками?
— Ритуалами. А ты что, увлекаешься наркотиками?
— Нет. А вот ритуалами — возможно.
— Наркотики, пожалуй, и то лучше.
— Они меня не интересуют. Всем давным-давно известно, как они действуют, — что в этом интересного? И что было дальше?
Мора, глядя в потолок, ритмично похлопывала себя ладонью по животу. Возможно, пыталась прочесть стихотворение, которое Блю записала на потолке прямо над кроватью.
— Ну… он появился после ритуала. Я думаю, он был заперт в Кейбсуотере, и мы освободили его.
— И ты не спросила?
— Я… У нас… у нас были не такие отношения.
— Знаешь, если вы не разговаривали между собой, то мне даже неинтересно, какие у вас были отношения.
— Мы разговаривали. Он был по-настоящему достойным человеком, — сказала Мора. — Очень добрым. Беспокоился о людях. Считал, что нам нужно больше думать об окружающем нас мире и о том, как наши действия скажутся через силовую линию во времени. Мне это в нем нравилось. И он не поучал, просто был таким — и все.
— И зачем ты все это мне рассказываешь? — спросила Блю, которую немного насторожило то, как ее мать, говоря все это, нервно поджимала губы.
— Ты сама сказала, что хотела бы узнать о нем. А рассказываю я тебе, потому что ты на него во многом похожа. Ему понравилась бы твоя комната со всей этой ерундой, которую ты налепила на стены.
— Хм… Спасибо, конечно, — отозвалась Блю. — Так почему же он ушел?
Едва успев произнести эти слова, она поняла, что спросила слишком уж в лоб.