– Да в том-то и проблема, что Майка твоя, как какая-то овца, сама на жертвенный стол лезет, и голову кладет, и топор протягивает. Нет, она ничего не хочет трогать. Она «просто рада, что книга живет». Что это значит? Книга живет? И вообще, «она ее писала, чтобы избавиться от тяжелых воспоминаний», и «даже рада, что никто никогда эту книгу с ее именем не свяжет». А денег ей не надо, понимаешь?! И авторство ее не интересует. И слава, и фимиамы. Глупая она, твоя Майка. Как только умудрилась написать такую книгу, непонятно. И бороться она не хочет и нам запрещает.
– Ну, так зачем тогда лезть… – протянула я неуверенно и затухла, как сырая ветошь. Фая замолчала и посмотрела на меня пристально, и сталь в ее глазах потемнела, остывая.
– Кстати, по книге реально будут делать не только фильм, но и целый сериал.
– Серьезно? Ничего себе.
– Уже объявили о начале съемок, Лиза.
– Так быстро?
– Нечего удивляться! Убийца-одиночка, борец с несправедливостью, да на русской почве, да на тему прогнивших насквозь спецслужб, да с философским подтекстом, да с мистикой?! Ты шутишь? Там сезонов пять как минимум можно натянуть. Там только «камней накидать». И ты хочешь просто так это оставить?
– Я просто хотела сказать, что если самой Майе это не нужно, то…
– Не нужно? Как ты думаешь, мой дорогой психолог, зачем тогда она все-таки тебе все рассказала? Ведь можно же было просто жить. Забыть – и как будто ничего не случилось. А обморок? Такие книги пишутся один раз в жизни. И ты готова это так оставить?
– Ну, допустим, нет. Но без нее все это бессмысленно, разве нет?
– А кто сказал, что без нее? Она согласится, Майя просто… мечется. Понимаешь, писать – это одно, а действовать – совершенно другое. Некоторые писатели своими книгами могут ввергнуть страны в революции, а в жизни будут бояться сказать грубое слово своей консьержке. Подсознательно Майка наверняка хочет прижать этого засранца, только одна она не справится.
– Одну ее мы и не оставим.
– То-то. И я о том же. Ешь давай пельмени свои.
– Госпади! – Я аккуратно покосилась на мутное варево, которое Фаина, без всякого сомнения, считала вареными пельменями. – Ты их когда варила, позавчера?
– В обед, а что? – удивилась она и посмотрела на меня незамутненным взглядом своих серо-зеленых глаз. Глаза – зеркало души, и никаких подозрений. Фая не сомневалась в том, что бросить две пачки пельменей в одну большую кастрюлю и оставить их там навсегда – единственный правильный путь.
– Ничего. Очень вкусненько, – быстро бросила я, пытаясь выловить мясо среди густого белесого бульона с распавшимся на молекулы тестом. Насыщенный раствор. – Но как ты собираешься добиться правды? Иван Кукош – это тебе не Сережа. Он так просто не сдастся.