Кстати о курах. Вчера к вечеру мы пошли на ближнюю ферму за сыром и свежими яйцами. Сыра не оказалось, а яйца отдавали по сотне лир за штуку. Подорожали яйца, сказала жена. Я ответил, что это, наверно, в порядке вещей, мол, все дорожает, значит, и яйца должны подниматься в цене.
Продолжается борьба вокруг закона об аборте. Это чрезвычайно болезненный вопрос. Христианская демократия и Ватикан охвачены кризисом и ни на что не способны, но сдаваться не желают и не понимают, что необходимо двигаться вперед, а не назад. Вчера наверху в очередной раз воспользовались голосами фашистов, чтобы протолкнуть закон в своей формулировке. Эти недоноски понятия не имеют о страхах, об ужасном предчувствии, что у жены в нужное время не появится обычное недомогание; не ведают мучений и бессонных ночей: ведь если не появится — значит, надо добывать кучу денег. Но это цветочки по сравнению с тем риском, которому подвергаются женщины, попадая в руки «матушек-специалисток», выскабливающих внутренности, словно стены дома во время ремонта. Ты живешь в постоянном кошмаре, то и дело с надеждой вглядываешься в лицо жены. А дни летят. По ночам тебя мучит бессонница, больше всего на свете хочется стать импотентом, и ты в бессильной злобе проклинаешь всех святых и весь этот сброд мерзавцев, консерваторов, лицемеров и мошенников.
Вот уже несколько месяцев группа молодежи ищет помещение с намерением приспособить его под культурный центр, где можно собраться, поговорить, поспорить, принять какое-то решение, дабы сдвинуть с мертвой точки эту страну, которая страдает и не умеет выразить свои страдания. Но все без толку. Одно помещение обойдется чересчур дорого, другое расположено слишком далеко, третье — какой-то сарай, и переоборудовать его надо за свой счет. А тем временем всякие дерьмовые спортивные общества получают лучшие, удобные помещения в самом центре. На дверях вешают полосатую афишу с нарисованным ослом или петухом, а под ней надпись: «Клуб „Голубой петух“», «Клуб „Зеленый апельсин“» или что-нибудь в этом роде.
Сегодня, слава богу, пообедали, говорит жена. Вчера мы с ней собирали дикий цикорий. Потом сварили его, полили настоящим оливковым маслом, и получилась вкусная и здоровая пища. Приправив салат, я тщательно облизал бутылочное горлышко — ни капли не должно пропасть. Так поступал мой дед, так же делает мой отец, вот и я выучился. Это не из скупости, а из уважения и почтения к маслу, такова традиция.
На набережной в Палезе торгуют рыбой и всякой прочей морской живностью. Есть здесь и черные ракушки из Таранто. Спрашиваю, почем кило, говорят: тысяча лир. Я так и обмер: на эту всегдашнюю пищу бедняков взвинтили цены, как и на другой бедняцкий продукт — картошку. Покупаю полтора килограмма. «Настоящие, прямо из Таранто», — твердит рыбак. Уж я-то поел улиток на своем веку, особенно в родительском доме: мать частенько готовила их с соусом. Иногда я вдруг вспоминаю нашу дымную кухню. Мать любила все жарить: перец, баклажаны, цикорий, цветную капусту, картошку, артишоки; водилось и мясо, жесткое, с душком, при случае мать швыряла его прямо в лицо скупердяю отцу. В те времена пища была простой и дешевой. Теперь мы снова бедные, но вдобавок избалованы. Деньги больше ничего не стоят, цены на мясо немыслимые, а картошка, зелень, ракушки, скромные кильки и треска стали дорогим удовольствием.