– Товарищ дежурный, отправьте эту женщину под конвоем ко мне наверх, – обратился я к коменданту.
– Слушаю, товарищ Агабеков!
Я вышел из комендатуры. Уже в дверях я слышал грубый голос дежурного:
– Ваша фамилия, гражданка? – это он заполнял для нее пропуск в здание ГПУ.
– Итак, гражданка, вам, я полагаю, запираться уже нечего. Скажите, где у вас спрятан товар и кто вам его доставляет? – спросил я.
Женщина сидела на стуле предо мной с бледным лицом, но она уже несколько пришла в себя и, видимо, приняла какое-то решение.
– У меня нет никакого товара, – ответила она.
– Как нет товара? А что же вы мне собирались продавать? – спросил я.
– Я только была посредником у другого человека. Если я продала бы товар, то взяла бы у хозяина. А у меня самой товара нет. Можете обыскать мою квартиру, – с жаром проговорила она.
– Ну, мы это сделаем без вашего предложения, а пока в таком случае скажите, у кого же вы должны были взять товар? – задал я вопрос.
– Ну, а это – хоть расстреляйте меня на месте – не скажу. Ни за что не скажу, – уже истерично кричит она.
– Что же, придется вам посидеть в подвале, пока не скажете, – спокойно сказал я.
– Товарищ красноармеец, – обратился я к часовому, сопровождавшему женщину ко мне и ожидавшему у двери, – отведите гражданку обратно в комендатуру, и пусть ее посадят до моего распоряжения.
Красноармеец подошел к женщине. Она встала и направилась к двери; однако, не дойдя, она резко повернулась и, рыдая, говорит:
– Ах, не сажайте меня в подвал. У меня ребенок, что я буду делать? Господи, Господи! Я все скажу, только не сажайте.
– Так, я вас слушаю, – сказал я, приглашая занять место.
– У меня нет товара. Товар принадлежит Ахун-баю, кашгарскому купцу, который давал продавать мне на комиссию. Я – бедная женщина, у меня ребенок. Нечем жить, – говорила она с трудом сквозь рыдания.
– Скажите адрес Ахун-бая, – требовал я.
– Он живет на Урбе, – называет улицу. – Только, ради бога, не сажайте меня в тюрьму.
– Хорошо, я должен проверить ваши показания, но я предупреждаю вас, что за контрабандную торговлю следует три года тюрьмы, и вы их получите, если сказали неправду. А если вы сказали правду, то мы посмотрим, что можно сделать для вас. Сейчас же вы посидите в комендатуре, пока я проверю ваши показания. Через полчаса я, снабженный ордером на обыск, подъехал к ее квартире. Калитка была не заперта, зайдя во двор, я вошел в коридор и увидел направо кухню.
Стоя у шипящего примуса, худенькая девочка лет десяти, надев передник матери, что-то размешивала в кастрюле.
– Как тебя зовут, девочка? – спросил я, подойдя ей.