Та отпила и поблагодарила взглядом: на слова не было времени, её ждали раненые.
Выглянуло из-за туч солнце, но глаза Олянки оно ничуть не потревожило. Она была так занята, что даже не заметила, что вокруг ясный день. Только две кошки рядом удивились:
— Это что ж, ты света не боишься?
Олянка прищурилась на солнце. Это было даже приятно — лучики-радуги на ресницах. Как давно она этого не видела и не чувствовала! Что же случилось с её глазами? Это чудо на некоторое время затмило собой даже встречу с Радимирой, растревожившую в её сердце приутихшую было печаль. Не печаль даже, а стон серокрылый, летящий в пустое небо...
— Сама не знаю, как так получилось, — проговорила она.
Радимира с Рамут то пропадали из виду, то попадались на глаза опять, перемещаясь по развалинам города. Не её лада, чужая бралась за другой конец бревна, и они с Рамут его поднимали; не её лада, чужая склонялась вместе с целительницей над раненым ребёнком; чужая лада подхватила зашатавшуюся Рамут на руки и держала в объятиях, устремив ей в лицо орлиный взор, жадный и взволнованный.
«Вот чья она лада», — отплыла от берега-сердца лебёдушка-мысль.
Отпустить белую голубку, пускай летит. Слишком задумалась Олянка, устала, зашаталась — и тоже очутилась на бревне. Две кошки присели рядом.
— Ты голодная, поди? Тебя как звать-то? Полдня бок о бок работаем, а имя узнать так и не удосужились.
— Олянка.
— На-ка, испей. — Русая кошка протянула свою фляжку, ободряюще улыбаясь; солнце на её ресницах лучисто золотилось, переливалось светлыми драгоценными искрами на кольчуге. — Меня Новицей звать, а её вон, — она кивнула на рыжую соратницу, — Остойкой. Ты приуныла как будто?
Вкусная водица омочила губы, смыла пыль с них, освежающе пролилась в сухое горло. Олянка тряхнула отрицательно головой.
— А, ну, притомилась тогда, видать. Остойка, сгоняй-ка за чем-нибудь съестным, а? — Новица утолила жажду сама и прицепила фляжку к поясу. — Одна нога здесь — другая там.
— Это я мигом, — отозвалась рыжеватая, подмигнула веснушками и синими колокольчиками в глазах.
Новица с Олянкой остались на бревне вдвоём.
— Хорошо б тебе умыться, — усмехнулась кошка.
Чтоб Радимира её узнала? Нет уж. Олянка качнула головой.
— После умоюсь, успеется.
Остойка вернулась и впрямь быстро, вынырнув из пространства. Поставив к их ногам корзину, она откинула с неё чистую тряпицу. Вкусно запахло домашней снедью, и нутро Олянки отозвалось голодным жжением. Перед едой кошки ополоснули руки из фляжки и умылись, предложили и Олянке; она сперва отказалась, а потом передумала и руки всё же помыла.