— Ладушка... Радость моя, любимая моя! Ты — моё счастье выстраданное. Без тебя не жить мне, — сдавленно выговорила она, глядя в её лицо снизу вверх.
— Даже не знаю, что ответить тебе, — молвила наконец Лада, дрогнув ресницами и губами. — Когда я думаю, что он касался тебя, целовал тебя, был в тебе...
— Он не касался моих губ, — зачем-то сказала Олянка. Хотя чем это могло помочь? — Ничего приятного для меня в этом не было. Всю сладость и счастье я познала лишь с тобой, моя единственная. Это больше, чем что-либо на свете...
«Единственная», «больше, чем что-либо на свете» Олянка произнесла по-навьи, вспоминая жёлтые шершавые страницы записной книжечки. Лада знала этот язык от Рамут, она не забывала и любила бабушку Севергу, обнимая сосну на полянке. Она вскинула светло-подснежниковые глаза на Олянку, по её щеке скатилась слеза.
— Олянушка, ты не думай, что я тебя отвергаю. Ты по-прежнему моя лада и ею останешься. Мне просто надо подумать немножко, побыть одной. — Она ласково накрыла тёплой ладошкой похолодевшую руку Олянки, лежавшую у неё на коленях.
— Как прикажешь, счастье моё, — чуть слышно проронила та. — Моя жизнь в твоих руках.
Ей тоже было о чём подумать — о грядущем. О том, как она прокормит будущую семью: не садиться же, в самом деле, на шею к своей избраннице и её родительницам. Её собственные престарелые родители жили теперь в усадьбе у Любимко, он заботился о них с почтением и любовью. Кузнец Лопата ушёл на покой, и его дело унаследовали сыновья, у которых тоже были уже свои семьи. Не могла Олянка никого обременять, хотя знала, что если попросит, в помощи ей не откажут. Но совесть не позволяла. В первый раз приданое ей собрали родители, но что съедено и выпито — того не вернёшь, теперь приходилось выкручиваться самой. Но не вышло у неё скопить что-то существенное за все эти годы: мал был доход от врачевания, всё та же совесть не давала ей брать дорого за свою помощь. Чаще всего она принимала благодарность съестным. Если бы не охота и не поддержка Стаи, с этой благодарности она жила бы впроголодь. Но в Стаю Ладу тоже не возьмёшь, не место ей на Кукушкиных болотах — по крайней мере, пока она остаётся человеком. Да и захочет ли она жить в лесной глуши, среди диких зверей? Только и удалось Олянке, что поставить шатёр всем на зависть и обустроить его внутри уютно и добротно — с мягкими лежанками, красивыми и тёплыми одеялами, узорчатыми подушечками, очагом, посудой, котелком для варки. Для пущего уюта она вырезала из кожи фигурки зверей и птиц, солнце, звёзды и месяц, цветы и узоры и обшила стены изнутри. Пол был выстлан душистыми можжевеловыми ветками, которые по мере износа и загрязнения заменялись свежими. Это было хорошее семейное гнёздышко для лесного оборотня, но Ладушке был нужен тёплый крепкий дом, а не жилище из шкур, пусть даже красивое; не сумрачный полог леса, а свой светлый сад, где она могла бы колдовать и собирать урожаи.