— Это тэя, — наливая его тонкой струйкой в чашку, сказала Олириэн. — Она растёт в нашем мире в горах. Причём чем суровее условия и холоднее воздух, тем отвар из её листьев лучше. Думаю, она и в Яви прижилась бы — где-нибудь в горной местности... Тебе с молоком, голубушка?
Зареока из скромности от молока отказалась, и тогда Олириэн подсластила напиток ложечкой мёда. Вкус его был терпким, мягко вяжущим в горле, а запах не походил ни на одну знакомую траву. Нутро согрелось, оттаяло, судорожные всхлипы понемногу улеглись.
— Ну, вот уже и получше стало, правда? — с улыбкой проговорила золотоволосая навья.
От смущения Зареока будто язык проглотила. Её хватило только на то, чтобы робко улыбнуться в ответ и кивнуть. Госпожа Олириэн непозволительно долго возилась с ней, тратя своё драгоценное время, а ведь работы у неё было несоизмеримо больше, чем у девушки-садовницы. Она строила город! И отвечала в нём за всё.
— Благодарю тебя за твою доброту, госпожа, — пролепетала Зареока. — Мне и правда пора идти работать, да и у тебя, наверное, дел много...
— Поверь, дела — ничто, — серьёзно сказала Олириэн. — Если я хоть чем-то могу помочь тебе, я не пожалею ни сил, ни времени.
— Ты уже помогла, госпожа, — искренне ответила девушка. — Благодарю тебя.
Когда она вернулась к своей дюжине, Кукуля воскликнула:
— Ты где пропадала? Без тебя у нас тут прямо всё разваливается! Что, эта твоя Леглит нажаловалась, поди, своему начальству на тебя? Мы уж думали, навии тебя там сожрали и косточками не подавились!
— Может, и нажаловалась — не знаю, — хмыкнула в ответ Зареока. — Но госпожа Олириэн не может никого сожрать. Хорошая она и добрая. И с чего ты взяла, что Леглит — моя?
— Ну... с чего-то ведь она с тобой раскланивается? — заиграла бровями Кукуля.
Зареока только поморщилась и махнула рукой.
В этот день она заработалась допоздна. Девушки уж разошлись по домам, а она ещё обходила посадки, добавляла кое-где волшбы, ласково шепталась с молодыми деревьями и кустами. Видя и слыша их живой отклик, она радовалась сердцем, а те в ответ на ласку льнули к её ладоням листочками. А вот и розы... После придирок Леглит в сердцах Зареока посадила ещё шесть «лишних» кустиков. Места хватало всем; даже когда разрастутся они, тесноты не будет. И чего навья прицепилась к ней? Задумчиво вороша пальцами листочки, девушка снова и снова возвращалась мысленно к их короткому разговору, морщилась от досады на себя. В самом деле переборщила, что уж тут скажешь... Вспомнилась опять лада-горлица, и глаза намокли, всколыхнулась в душе тоска, взмахнула серыми крыльями. «Прощай», — шелестело далёкое тихое эхо. Не встретятся они ни весной, ни осенью, не обнимут её руки лады, не родятся у них детушки... Не будет счастья никогда, никогда! Кончилась её жизнь, едва начавшись; летела к ней лада, да не долетела — сбила её, горлинку ясную, проклятая стрела вражеская...