Чтобы зашить прореху, Зареоке пришлось опять остаться нагишом, а точнее — в плаще на голое тело. Сидя на нижних нарах, она орудовала иглой, а Леглит не сводила с неё задумчивого, жадно-пристального взгляда, будто желая насмотреться впрок. Наконец она нарушила молчание:
— Прошу тебя, пересядь к столу. Там, где ты сидишь, спит Эвгирд. Клянусь, я сойду с ума от ревности при мысли, что ей выпало такое счастье — лежать там, где только что сидела ты...
— Как тебе будет угодно, — усмехнулась Зареока, поднимаясь с места.
До лавки у стола был один шаг, но даже его ей сделать не удалось: она очутилась у Леглит на коленях.
— Пусти, сейчас иголкой уколю, — приглушённо смеялась она, отбиваясь от объятий и поцелуев. — А ежели войдут?
В итоге от этой возни плащ с неё упал. Смущённая Леглит снова принялась кутать Зареоку, а глаза её сверкали восхищением и нежной страстью. А девушке и смешно было, и неловко до жара на щеках, и как-то по-особенному светло и радостно. И вместе с тем её не могло не удручать это бедное, суровое жилище, в котором обитали неутомимые труженицы-зодчие.
— Разве это справедливо — жить в голоде, в холоде, а работать за десятерых? — сказала она с жаром.
— Да с чего ты взяла, что в голоде, милая? — рассмеялась Леглит, прижимая её к себе. — Поверь, питаемся мы вполне сытно.
— Знаю я, как ты питаешься, — нахмурилась Зареока. — Завтрак пропускаешь, об обеде забываешь, а возвращаешься так поздно, что и ужин — мимо тебя.
— И кто тебе такое сказал? — Смеющиеся глаза навьи затянулись влюблённой, туманно-нежной дымкой.
— Да старшая ваша, госпожа Олириэн, и сказала. Когда подушку с одеялом тебе передавала, — призналась девушка.
— Вот оно что, — усмехнулась Леглит. — Не волнуйся так за меня, сокровище моё. Клятвенно обещаю принимать пищу вовремя — ради твоего спокойствия.
Будь навья кошкой — наверно, заурчала бы сейчас, но мурлыкать она не умела, поэтому просто щекотала губами и носом шею, щёки и уши Зареоки.
— Заботливая ты моя, ласковая моя... Мне с тобой и печки не нужно — и так тепло. А когда есть любовь в сердце, а в руках — работа, и на соломе хорошо спится.
Обеспокоенная тем, что они слишком долго злоупотребляли терпением соседок Леглит, Зареока спешила покончить с прорехой. Если бы не все эти нежности, она давно бы уже успела её зашить.
— Ну, всё, — объявила она, положив последний стежок и закрепив нитку узелком. — Мне и впрямь пора, дома уж, наверно, меня хватились... Пойду я.
— Не хочется выпускать тебя из объятий, — защекотал шёпот Леглит её ухо.
— Полно тебе, не останусь же я здесь ночевать! — засмеялась девушка.