— Ты жестокая... Моя жестокая лада, — вырвалось из помертвевшей от боли груди девушки.
— Уж какая есть, — горько скривила рот Леглит.
Начал накрапывать дождь, ветер трепал плащ навьи и пёрышки на её шляпе, из-под полей которой виднелась коротенькая щетина волос на висках и затылке. В её глазах, пристально впившихся в Зареоку, не было жестокости. В них, сухих и суровых, мерцала нежность и боль. «Прощай, Черешенка», — то ли послышалось, а то ли померещилось Зареоке...
Не осталось воздуха в груди, не осталось сил ни в теле, ни в душе. Почва под ногами стала шаткой и неверной, ускользала, когда Зареока ступала по берегу речки, заросшему длинногривыми ивами. Из уст в уста передавалась песня о Зденке, названной сестрице княжны Светолики, которая от тоски превратилась в ивушку плакучую... Кто сложил эту песню? Теперь уж неважно. Ладонь Зареоки скользила по коре дерева, лаская его, будто родное.
— Ах, ива-ивушка... Возьми меня к себе, — прошептали бескровные, безжизненные губы. — Нет сил моих больше жить...
Встревоженные долгим отсутствием Зареоки — уж далеко за полночь перевалило, а той всё не было — родительницы отправились её искать. Проход привёл их на берег реки; сонно шелестели ивы, на воде серебрилась лунная дорожка. Матушка Душица вскрикнула, увидев девушку лежащей у подножья ивы, а Владета кинулась к дочери и приподняла в объятиях. Луна озаряла её белое, как мрамор, лицо. Страшная мысль поразила обеих родительниц... Но нет, тихое дыхание срывалось с губ Зареоки. Она просто спала беспробудным сном, но кожа её была мертвенно-холодна, вот им и показалось... Хвала Лаладе, лишь показалось.
Её принесли домой и уложили в постель. До рассвета не смыкали Душица с Владетой глаз, не отходили от дочери. Та не пробудилась ни утром, когда румяные лучи проникли в окно и ласково защекотали лоб и ресницы девушки, ни днём, когда всюду весело кипела работа, ни вечером, в грустных сумерках, когда сад вздыхал, отходя ко сну и напоминая о ладе-горлице. Её пытались разбудить, но Зареока не отзывалась, не открывала глаз, не шевелилась, только дышала еле-еле, почти незаметно. Очень медленно билось её сердце, тоже будто погружённое в глубокий сон.
— Нездоровое это что-то, — проговорила матушка Душица. — Не сон это, а хворь какая-то! Владета, ладушка, попробуй дочку светом Лалады полечить!
Владета приложила трудолюбивые руки к груди дочери и влила в неё сгусток золотого света, потом ещё и ещё... Но у Зареоки даже ресницы не вздрогнули, не пробудилась она. Перепугалась матушка Душица, а ведь была она опять на сносях: они с супругой ждали новое пополнение семейства, ещё одну сестрицу Зареоки. Заныл у неё низ живота и спина, а вскоре стало ясно, что дитя на свет просится.