— Ку-ка-ре-ку-у-у! Ко-ко-ко... Ку-ка-ре-ку-у-у!
— Громче, громче, — посмеивался Бермята.
— Ку... пхе-пхе! — угрюмо поперхнулся сосед. И вывел окончательное: — Ку-ка-ре-ку-у-у, чтоб тебя домовой под рёбра пихал!
— Про домового уговора не было кричать, — строго погрозил пальцем Бермята.
— А это тебе сверх уговора, в подарок, — процедил Дерила.
Соседи выглядывали из окон, пересмеивались:
— Чего это Дерила раскукарекался? Выпил, что ли, лишку?
А тот, махнув рукой и плюнув, размашисто и сердито зашагал к своему дому. Снегурка засеменила за ним, сочувственно поглаживая мужа, но тот только плечом дёрнул и отмахнулся.
Больше два соседа не соревновались, не спорили и жили мирно.
Выстраданная
1
Шитые бисером сапожки, оставляя в снегу цепочку следов, мерцали вышивкой в лунном свете. Реял на плечах молодой женщины узорчатый платок с бахромой, который она на бегу удерживала одной рукой за концы; развевались от встречного ветра длинные чёрные волосы. Мороз обжигал щёки, ледяным потоком выстуживал лёгкие. Белый туман клубами вырывался из её уст. Дышала она часто, прерывисто. Провалившись по колено в снег, она упала, а тёмные стволы деревьев кружились вокруг неё... Луна в небе скакала, точно сумасшедшая.
Чёрные волосы разметались по снегу, льняная вышитая сорочка не спасала от холода. Богатый, дорогой платок из тончайшей шерсти мерцал нитями серебряного шитья и лишь украшал, но тоже не грел. Не успела она накинуть ничего более тёплого: выбежала на мороз, в чём была дома, спасаясь от мужа.
«Беги, Олянка, беги!» — подхлёстывая, как плеть, отдавалось в её ушах эхо его голоса.
Дрожа от холода, женщина туже затягивала на плечах платок. Её ярко-голубые глаза в мертвенном свете луны казались бледно-серыми. В них мерцали отблески пережитого ужаса.
Она поднялась на ноги и побрела по ночному лесу. Мороз жалил тело, и оно коченело, теряя чувствительность. Позади остались тепло натопленные богатые хоромы, но Олянка и под страхом смертной казни не вернулась бы туда сейчас. Брат-близнец снова овладел её мужем — жестокий, безумный, неистовый дикарь. Предчувствуя его пробуждение в себе, муж успел крикнуть ей: «Беги!» Спотыкаясь, она кинулась вниз по лестнице, а за спиной уже слышался рёв беснующегося зверя.
Проваливаясь в глубокий снег, мерцавший в лунном свете, Олянка стучала зубами от холода. Всё глубже в лес забредала она, и таяла, растворяясь во мраке, тёплая нить, соединявшая её с жизнью. Зимняя ночь раскинула над ней ледяные крылья беды. На сей раз — всё, конец... Помертвевшая душа чуяла: это предел, грань, за которой — чёрная, холодная пустота.