Зое Николаевне показалось, что Горюхина совсем не интересует зло и то, каким образом оно наказывается, просто пришел после трудной операции и отдыхает. А чтобы отдых не выглядел отдыхом, прикрывает его таким вот необязательным разговором.
— У вас есть дети? — спросила она, удивляясь своему вопросу, который вырвался у нее сам собой.
— Нет, — ответил Горюхин, — я одинок. Вы довольны?
Он хотел смутить ее, но это ему опять не удалось. Зоя Николаевна на своем телевидении навидалась разного рода знаменитостей и знала, как жаждут они одобрения, а еще больше — восхищения и как ранимы, когда кто-то забывает об их исключительности. И этот толстый хирург, с грустными глазами породистого быка, недоволен ею: спросила, как у простого смертного, о детях, вместо того чтобы с благоговением слушать его голос, поддакивая при каждом удобном случае.
— Если бы у вас были дети, — сказала Зоя Николаевна, — вы бы верили в закон наказуемости зла. Ведь вполне может быть, что за зло родителей расплачиваются дети.
— Если бы у меня были дети, — ответил Горюхин, голос его зазвучал резко, — то прежде всего это были бы хорошие дети. Хороших детей наказывать не за что. Что это мы с вами «если бы да кабы»?
Серафим Петрович настороженно поглядывал на обоих. Зойка вела себя безобразно, без всякого почтения к Горюхину. Зачем-то спросила о детях, жуткая бестактность. Но еще больше не понимал он Горюхина: он-то зачем ведет себя так, словно нет рядом с ним тяжело больного накануне операции?
— А вам не приходило в голову, — спросила Зоя Николаевна, — что болезни людей — тоже расплата?
— За что?
— За плохую жизнь: скуку, душевную неудовлетворенность, злобу, зависть.
Горюхин оживился, в тяжелых его глазах опять появилась задиристость.
— Так что же, в этой больнице ни одного хорошего человека, все расплачиваются за свою плохую жизнь?
— Почему же «ни одного хорошего человека»? Я допускаю, что в больнице много хороших людей. Но они тоже расплачиваются за свою плохую жизнь: много ели, не то пили, какие-то слова не произносили, сожгли их в себе, испортили сердце.
Горюхин поднял голову вверх, задумался.
— В чем-то вы правы, но все-таки про болезни так нельзя, тут слишком много факторов, включая наследственность. И есть еще возраст, когда организм устал, изношен.
Серафим Петрович подал голос:
— Я здесь. Не надо про возраст.
Горюхин с удивлением поглядел на него, вроде того: а что ты здесь, с чего вдруг, откуда взялся? Серафим Петрович прочитал этот взгляд и, как ни была велика его зависимость от хирурга, посчитал нужным осадить его.