— Саша, когда силос вскрывать будут, ты верхний слой сними и в сторону. Он еще не готов, пусть полежит.
Сашка не подводил: из новой траншеи силос поступал сочный, улежавшийся.
— Сашенька, тебе по дороге: отнеси эту записку ветеринару.
Он отнес, а ответ принес вечером ей домой.
Лиза готовила ужин, стояла в проходной комнате у плиты.
— Где же твои дети? — шагнув во вторую комнату, спросил Саша.
— Мишу Гераниха взяла, пальто ему шьет, а Володя где-то здесь, — Лиза понизила голос, — под столом сидит.
Саша увидел под столом посреди комнаты круглые коленки и над ними два радужных синих глаза.
— Ты почему там сидишь?
Лизин сын вытянул шею, так что края скатерти легли ему на спину, и ответил:
— Я всегда тут буду сидеть.
— Пусть сидит, — крикнула Лиза, — не обращай на него внимания, а то он как артист: только и ждет, чтобы на него смотрели.
Саша сел в кресло, вытянул ноги. Трехлетний Володька тут же повалился на живот и уставился на туфли гостя. Туфли были новые. Саша, не отрывая пяток от пола, постучал подошвами.
— Поднимайся, — сказал он мальчику, — чего лежишь под столом, как гусеница.
— Иди сюда, под стол.
— Это зачем?
— Иди сюда.
Саша опустился на колени и вполз под стол. Крышка стола уперлась ему в голову.
— Ты большой! — Мальчик взял его руку и прижал к щеке. — Давай не вылезать, всегда тут сидеть будем.
— Зачем?
— Мама скажет: «А где это мой Володя?» А мы как загавкаем!
— Не буду я гавкать, — сказал Саша.
— Ты большой, — уже по-другому, на вздохе, произнес Володя и полез из-под стола.
Потом они втроем ужинали за этим столом. Потом Лиза укладывала сына спать.
Когда Володя уснул, Лиза сказала гостю:
— Ты больше к нам не приходи, Саша. А то дети привыкнут, всякие сплетни пойдут.
— Не боюсь я сплетен.
— Один можешь чего угодно не бояться. А нас трое. И мне надо думать за троих. Я тоже одна ничего не боялась, да ничего путного из этого не получилось.
— Дети получились.
Саша сказал мудрые слова, которые и в более зрелом возрасте не всем приходят в голову.
Коровы Лизы Агафоновой стояли в первом ряду. Двадцать четыре черно-белые пеструшки доедали концентрат, переминались с ноги на ногу в ожидании, когда их выгонят на баз. Бычок Степа уставился задумчивым взглядом на корову из второго ряда, старую, с обломанным рогом, которая, в свою очередь, так же глядела в другую сторону.
Полина Ивановна, хоть и выросла в деревне, с детства боялась коров. Кидалась в первую попавшуюся калитку, когда по улице возвращалось стадо. В морозные ночи, когда свою корову из хлева переводили в сени, лезла на печку под бок к деду и долго не могла уснуть: корова в сенях ворочалась, тяжело, по-человечьи, вздыхала.