— Всех не перетопишь. — Я видела, как злые слезы катятся у нее из глаз, но жалости они у меня не вызывали. — Все молодые идут своей дорогой. Они выплачивают свои долги следующему поколению — детям.
— Правильно, — затрясла головой Марья, — тогда ты узнаешь. И это будет справедливо.
Она пошла к себе. Сухонькая разгневанная старушка. Когда я увидела ее прямую узкую спину и седой узелок на затылке, то поняла, что я сейчас вытворяла. Отчаяние охватило меня.
— Марья! — заорала я и бросилась ей наперерез. — Прости меня! — Я бухнулась на колени, зарылась лицом в ее подол. — Ударь меня, прокляни, только прости!
Марья опустилась на пол, уткнулась лицом в мое плечо:
— Он умрет без тебя.
— Прокоп? — спросила я.
— Он умрет. Я это знаю. Это так все сразу: и пенсия, и ты.
— Что же делать, Марья?
— Пожалей его. Не уезжай. Останься.
У нее были все-таки старосветские понятия о жизни. Как я могу остаться? Такой конкурс! Такая победа! Прокоп сказал: «Я горд».
— Я никуда не поеду, — сказала я Марье, — останусь с вами.
— Обо мне речи нет. Это для Прокопа. — Марья поверила моим словам. — Напиши письмо в институт. Пусть переведут на заочное. Прокоп устроит тебя в проектный институт. Станешь учиться и работать, а он будет жить.
Она говорила, и каждое ее слово убивало меня. Прокоп будет жить! Для этого я должна отказаться от своей жизни. От города, который не верит слезам, а верит удачливым, смелым людям, от своих предчувствий, что там со мной случится что-то необыкновенное.
— Из-за чего вы поссорились? — спросила я, чтобы перевести разговор на другое.
Марья поджала губы, прежнее надменное выражение появилось на лице.
— Микола — алкоголик. Я это сегодня установила. А наш готов с ним пить до инфаркта. — Она прикрыла глаза, решала: говорить — не говорить, наконец решила: — Тот графинчик на столе — второй.
Бедный Прокол! Ему без меня будет действительно плохо. Не мой отъезд, не Микола-алкоголик, а родимая сестрица Марья доведет его до инфаркта.
— Он очень расстроился? — спросила я.
— Он лег и захрапел.
Я помогла Марье подняться. Килограммов в ней было тридцать, не больше.
— Если не спит, — сказала она, — принеси ему чаю.
Прокоп не спал. Посмотрел на меня искоса и снова уткнулся в книгу. Я спросила:
— Будешь пить чай?
Он покачал головой: не буду. Не отрываясь от книги, спросил:
— Когда уезжаешь?
— Послезавтра.
— Один вопрос: не могла бы ты забрать с собой Марью?
— Папа, — я произношу это слово торжественно, и он вскидывает голову, — папа, почему о простых вещах мы никогда не говорим серьезно?
— Как-то оно так пошло и катится, — отвечает Прокоп. — А какие простые вещи ты имеешь в виду?